Честь самурая - Эйдзи Есикава

Тут к нему подошел еще один командир:

— Мой господин, законы войны гласят, что вам необходимо встретиться с ним, хотя бы ненадолго. Мне не хотелось бы думать, будто князь Асаи пребывает в таком смятении чувств, что отказывается даже выслушать вражеского посланца.

— Ну хорошо, впустите его. В конце концов, я могу его и выслушать. Прямо здесь. — И Нагамаса указал на небольшую пристройку для стражи.

Большинство воинов Асаи, находящихся в крепости, надеялись на то, что прибытие посланца означает мир. И не потому, что были недостаточно преданы своему князю или тем более осуждали его. Дело в том, что «долг», как понимал и проповедовал его Нагамаса, а значит, и причины нынешней войны были нерасторжимо связаны с действиями провинции Этидзэн и клана Асакура, а также с завистью, которую Нагамаса испытывал к успехам замыслов Нобунаги. Воины слишком хорошо понимали это.

Но было и еще кое-что. Хотя крепость Одани до недавних пор оставалась неприступной, уже пали два бастиона. Много ли шансов на спасение, не говоря уж о победе, оставалось у них, запертых в оставшемся участке?

Поэтому появление посланца от Оды означало для них проблеск синевы в грозовом небе. Чего-то в таком роде они и ждали. Фува прошел в крепость, в комнату, в которой дожидался его Нагамаса, и опустился перед ним на колени.

Присутствующие одарили военачальника Фуву враждебными взглядами. Их волосы были всклокочены, на теле и руках запеклись свежие раны. Но коленопреклоненный Фува заговорил с почтением, не подобающим командиру такого высокого звания:

— Я имею честь быть посланцем князя Нобунаги.

— На поле боя можно обойтись без лишних церемоний. Переходите прямо к делу, — перебил его Нагамаса.

— Князь Нобунага уважает вашу верность союзническому долгу по отношению к клану Асакура, но сейчас этот клан уже сдался на милость победителя, а зачинщик всей смуты сёгун удалился в изгнание. И давнишние обиды, и старинная дружба — все это сейчас оказалось далеко в прошлом, так чего же ради продолжают воевать друг с другом кланы Асаи и Ода? Мало того. Князь Нобунага — брат вашей жены, а вы — возлюбленный супруг его младшей сестры.

— Все это я уже слышал. Если вы предлагаете мир, я наотрез отказываюсь. Вам не следует злоупотреблять красноречием.

— При всем уважении к вам у вас сейчас нет иного выхода, кроме капитуляции. Вы проявили себя в этой войне безупречно. Так почему же не смириться с неизбежным, не сдать крепость и не начать трудиться во благо своего клана? Если вы изволите согласиться на это, князь Нобунага дарует вам всю провинцию Ямато.

Нагамаса презрительно рассмеялся. Но все же дал посланцу закончить свою речь.

— Пожалуйста, передайте князю Нобунаге, что меня хитрыми речами и обещаниями не обманешь. Единственное, что его волнует, — это судьба его сестры, а вовсе не моя.

— Это неподобающий взгляд на вещи.

— Думайте, что вам угодно, — прошипел Нагамаса, — но извольте вернуться к вашему князю и сообщить ему, что я не намерен выкупать себе жизнь благодаря родственным связям. И хорошо бы вам убедить его в том, что Оити — это моя жена, а вовсе не его сестра.

— Значит, вы собираетесь разделить судьбу этой крепости, как бы горька она ни оказалась?

— Это не только мой выбор, но и решение моей жены.

— Тогда мне больше не о чем говорить.

И Фува вернулся в лагерь Нобунаги.

После возвращения Фувы в крепости воцарилось ощущение безнадежности. Воины, надеявшиеся на успешный исход мирных переговоров, осознали только то, что они почему-то сорвались, и впали в уныние, потому что отныне были обречены.

Для скорби имелась и другая причина. В разгар битвы состоялись похороны отца Нагамасы, и голоса людей, распевающих сутры, доносились из глубины здания до начала следующего дня.

Оити и четверо ее детей облачились в белые шелковые одежды и переплели волосы черными лентами. Казалось, на них уже снизошла чистота нездешнего мира. И даже тех вассалов, которые безропотно согласились разделить участь своего князя, охватила невыразимая горечь.

Юдзан уже вернулся к крепость в сопровождении нескольких работников, принесших камень. Перед рассветом в главном зале крепости разложили цветы и воскурили благовония — здесь готовилась заупокойная служба по еще живущим.

Юдзан обратился к приверженцам клана Асаи с такими словами:

— Блюдя самурайскую честь, хозяин этой крепости князь Асаи Нагамаса ушел от нас, как облетает прекрасный цветок. Вам, его соратникам, надлежит отдать ему последние почести.

Нагамаса сидел возле собственного надгробного камня и действительно казался уже мертвым. Поначалу присутствующие самураи не поняли, свидетелями какого зрелища они стали. Они спрашивали друг друга, что происходит, и недоумевали, зачем понадобился столь странный и скорбный ритуал.

Но Оити с детьми и родичи Нагамасы опустились на колени перед памятником и воскурили благовония.

Кто-то заплакал, и вот уже волнение охватило всех. Вооруженные люди в доспехах, заполнившие зал, стояли понурив головы и пряча друг от друга глаза. Никто не смел посмотреть в ту сторону, где восседал Нагамаса.

Когда церемония завершилась, несколько самураев во главе с Юдзаном взвалили камень на плечи и вынесли из здания. Они прошли на берег озера Бива, сели в лодку, отплыли и утопили его на расстоянии в сотню кэнов от острова Тикубу.

Перед лицом кончины Нагамаса обратился к вассалам с мужественной речью, ибо от его внимания не ускользнул упадок боевого духа у тех, кто возлагал надежды на успешный исход мирных переговоров. Его «похороны заживо» возымели действие, укрепив сердца защитников крепости. Если князь принял отважное решение умереть в бою, то и они разделят его участь. Настало время проститься с этим миром. Решимость Нагамасы вдохновила его соратников. Но хотя и был Нагамаса одаренным военачальником, истинным полководческим талантом он все же не обладал. Он мог заставить своих воинов умереть вместе с командиром, но не умел заставить их сделать это, ликуя. Воины обступили князя, ожидая окончательного решения.

Около полудня у крепостных ворот послышался крик:

— Начался штурм!

Стрелки на стене всполошились, выискивая цели. Но из всего вражеского воинства к крепости как ни в чем не бывало подъехал один-единственный всадник. Недоумевая, защитники наблюдали за его приближением.

Когда он подъехал поближе, один из командиров сказал вооруженному мушкетом воину:

— Должно быть, какой-то вражеский военачальник. Но на посланца не похож. Это подозрительно. Стрельни-ка.

Командир хотел, чтобы дали один предупредительный выстрел, но выстрелили одновременно трое или четверо стрелков.

Услышав залп, всадник сдержал коня. Вид у него был весьма озадаченный. Затем он достал вымпел с алым солнцем на золотом фоне и, размахивая им над головой, закричал: