Зеркало времени - Николай Петрович Пащенко

получается такой, что он, ну, пострадавший, оттуда спрыгнул, не иначе. И внизу разбился всмятку! Это ты понял? А вот в отношении второго твоего вопроса, Джим…

— Погоди, Борис, давай теперь, наконец, выпьем. Не против? — Миддлуотер взъерошил себе волосы, вид у него получился несколько ошалелый. Но всё равно держался он очень классно. — А как это может быть, чёрт же тебя побери: в ап-ре-ле — пос-ле ав-гу-ста то-го же го-да?

— А ты возьми, налей.

Он налил. Мы дружно выпили.

— Недостаток этого метода Джим, — сказал я, без эмоций осознавая, что с первого раза мои объяснения до него не дошли. — Тебе признаюсь. Как ни бьёшься, не можешь определить, что, в самом деле, произошло, а что нет. Не понимаешь этого!.. Много вокруг наслаивается попутной, примышленной к делу информации. И когда точно событие произошло, трудно определить. Можно разметить область применимости этого метода. Точнее, наметить. А ещё лучше — перепроверять полученную информацию, если только возможно. Вы с Акико так ведь и поступали, копали в архивах. В апрель я всё время, всякий раз пробивался отсюда сквозь август, поддерживал в себе ощущение отсюда, из нынешнего времени, что я попадаю в апрель 1945 года, вот почему для меня раньше наступал август сорок пятого, а только потом апрель. Понимаешь, обратным ходом! Ничем иным объяснить не могу.

Миддлуотер слушал молча и хмурился. Налил ещё.

— В отношении второго твоего вопроса, Джим, — стараясь оставаться разумным, продолжал я, — мне хотелось бы вначале увериться, что у тебя, вернее, с тобой, и дальше всё окажется в порядке. Не я, а ты сам не спрыгнешь с катушек, не тронешься, не сойдёшь с ума и всё такое прочее. Ну, крыша, короче, не поедет… Идёт?

— Валяй!

— Я вспоминаю, что после этого воздействия на мои мозги я не просто и не только оказался в кабине «Сверхкрепости», которую Майкл Уоллоу стремился привести на Иводзиму. Часть моей души вместе с астральным телом покинула физическое тело Бориса Густова. Думаю, что тогда эти мои элементы вошли в физическое тело Майкла Уоллоу, воспользовавшись тем, что он от ранений на время потерял сознание. В отношении души пусть её составная часть будет женского рода — компонента, — чтобы не путаться. Поэтому мне удалось приобщиться в его прошлом к его сознанию, его памяти, войти в внутрь его мировоззрения и вкусов его личности. Меня, то есть моё сознание, выбило из МиГа в то время, в 1945 год, и в то географическое место — на десятикилометровую высоту над Японией, но ведь могло забросить и на Луну, и вообще в другую галактику… Но я оказался там, где оказался, в том месте и том времени, где какие-то виброхарактеристики совпали с моими, срезонировали. Как видишь, ни заумного, ни сверхъестественного, ни чудес, ни фантастики никакой нет, всё сугубо реально, а в наше время — и обыденно. В принципе, я мог и остаться в теле Майкла Уоллоу, и тогда возник бы некий симбиоз из разных компонент его и моей души, его и моей личности. Внешне он оставался бы Майклом Уоллоу, но обогатился бы даром предвидения, потому что я-то ведь знаю, что потом происходило, я знаю историю мира и некоторые частные исторические моменты в прошлом, двадцатом веке. Один такой визитёр из будущего знал, что делать. Он заработал на бирже за пару недель почти полмиллиарда долларов, пока его не привели в полицейский участок, где он и раскололся, а потом исчез. Смылся от копов в своё будущее. Думаю, что это обычное дело, части души от душ разных людей, наверное, заменяют друг друга, хотя и не механически, а каким-то, хрен его знает, кучерявым образом иначе.

Я поколебался, было, от пьяной решимости и желания, чтобы Джим поверил всему, что я старался рассказать, не добавить ли чего-нибудь ещё покруче, но расхотел.

Миддлуотер налил себе виски, продолжая хмуриться. Руки его слегка тряслись.

— Почему же ты не остался в теле этого придурка Майкла? — Он побагровел от натуги и захрипел, как если бы ему стало не хватать воздуха. Он поставил бокал на стол. Подумал и снова взял его, заставляя себя постепенно успокаиваться.

— Наверное, по нескольким причинам, Джим. — С Миддлуотером я был теперь абсолютно спокоен. — Во-первых, мне было бы неинтересно попасть в госпиталь и там, страдая, лечить его раны, полученные им за его собственные ошибки и заблуждения. Потом жениться на его любимой Кэролайн Ван Веерден и с нею вместе родить отца Джорджа. Но ведь это была его любимая, а не моя. Мне-то она зачем? Пройти через всё это предстояло самому Майклу. Я предпочёл остаться Борисом Густовым, чтобы и далее проживать мою собственную жизнь.

Во-вторых, в кабине МиГа со мной находился в бессознательном состоянии Джордж, внук героя Второй мировой войны Майкла Уоллоу. Мне надо было спасти и его, и себя вместе с ним.

В-третьих, став его дедом, Майклом, я никогда бы не смог узнать, что против меня применили? Борис Густов, то есть я, скорее всего, тогда бы просто погиб. Если только в его, то есть в моё, тело не вошла бы чья-то компонента души и не вытащила бы мой МиГ из падения в пропасть. Погоди, Джим, что это с тобой? Даже снова побледнел. Неужели тебе жена никогда не задавала вопроса: Джим, дарлинг, что с тобой сегодня? Я тебя не узнаю. Ты это или не ты? Джеймс?!

Миддлуотер поставил сжатые кулаки на стол и долго разглядывал меня, как будто хотел запомнить, как я выгляжу, на самую долгую память.

— Теперь знаю, — словно самому себе, вполголоса и слегка запинаясь, выговорил, наконец, он, — чем ты лично отличаешься от других. Нет подспудного желания перед кем-то сильным непрерывно отчитываться. Картина складывается такая… Ты не важничаешь. Истребитель и должен быть изворотливым и агрессивным. Но… Откуда ты взял идею о местечковости элит? Она ещё не свойственна была для того времени. Об этом стали задумываться лишь в наше время. Как и о провинциализме конфессий. Выродились, измельчали, превратились в заурядных серых чиновников и те, кто должны быть яркими духовными лидерами в своих странах. Что-то меняется в людях, когда они прорываются в лидеры. Поэтому пестро одеваются, фокусничают, чтобы отличаться. Я, скорее, поверю не видным, скромным.

— Не знаю. По-моему и думать об этом не слишком трудно, в воздухе носится, да у всех, считай, на виду. Или на слуху. Просто уловил.

— Да-да, скажи ещё: все говорят… А что имел ты в виду, Борис, когда рассуждал об унылой закомплексованности мировых элит?