Огненная принцесса - Эдмонд Мур Гамильтон

Предположите, что в пределах Солнечной системы были бы планеты, которые вращались бы вокруг нашего солнца в противоположном направлении по отношению к нашему собственному. Что это означало бы? Это означало бы, что в нашей одной Вселенной будет две солнечные системы вместо одной, две солнечные системы, окружающие то же самое солнце, но полностью обособленно, и отличные друг от друга, две Солнечные системы, спутанные в одну, но разные. И это то, что я нашел, в атомах, электронных системах, нашего мира, нашей Вселенной. «Беспризорные» электроны, вращаясь вокруг ядер наших атомов, формируют иную материю, иной мир, находящийся там же, где и наш, но обратный нашему. Неизвестный нам, невидимый нами, этот иной мир кажется нам лишь набором странных электронов. В то же время наблюдатели в том, «обратном», мире аналогично рассматривают наш. Так же, как если бы были две противоположно вращающиеся солнечные системы, окружающие одно солнце, рассматривали бы друг друга лишь как набор астрономических аномалий.

Таким образом, есть два мира, наш и сплетенный с ним мир «обратных» электронов. И атом одного вида в одном мире мог бы проявляться атомом различного вида в другом, хотя их ядра были одни и те же. Два электрона, вращающиеся вокруг ядра в одном направлении, могли бы сформировать атом гелия в этом мире, но при наличии одного «обратного» электрона в «обратном» мире это будет атом водорода. Таким образом, мы могли бы иметь два полностью различных мира, две вселенные, сплетенные вместе, атом в пределах атома, и все же отделенных друг от друга сильнее, чем разные галактики в одной вселенной.

Но предположим, что мы способны поменять направление движения электронов в атомах, причем в обеих вселенных одновременно. Просто, остановив движение электронов, мы уничтожили бы оба атома немедленно. Изменяя же направление движения электронов на обратное, мы переместим наш атом гелия во взаимосвязанный с нашим «обратный» мир. Соответствующий же ему атом водорода из иной вселенной, мы переместим из «обратного» мира в наш. Если люди смогут управлять движениями электронов при помощи катодных лучей, например, то нет никакой причины, почему они не смогут когда-то управлять ими так, чтобы менять направление движения электронов в атомах. И когда они научатся этому, они будут в состоянии переместить любые атомы, любые вещества, между нашим и «обратным» мирами, смогут войти в тот мир по желанию.

Такова была суть теории Адамса. И теорию эту приняли в штыки, на теорию эту обрушился беспрецедентный шквал яростной критики. Ярость, я думаю, была усилена тем высокомерным безразличием, с которым Адамс всегда рассматривал большинство своих сторонников среди физиков, постепенно делая из них врагов. Даже и без врагов, столь радикальная теория вызвала бы шквал критики и цунами сомнений, но когда критики теории были почти единодушны в неприязни к ее автору, критика неизбежно переросла в травлю.

На идею взаимопереплетенных атомов, двух совершенно различных электронных систем, перемещающихся в противоположных направлениях у того же самого ядра, нападали и высмеивали ее все кому не лень, только несколько малоизвестных физиков признали, что это могло быть возможно.

Большинство коллег Адамса не снисходили даже до попыток опровержения дерзкой теории математическим или экспериментальным путем. Они просто поднимали идею Адамса на смех, высмеивая ее как абсурдную. Они признавали, что мнение Адамса о том, что беспризорные электроны занимают места между электронами атома, было правильно, но отрицали, что они формировали любую электронную систему, настаивая на поиске более правдоподобной гипотезы. Они потребовали, чтобы Адамс предъявил экспериментальное доказательство своей теории, которое он упомянул в своей монографии.

Наверное, ни одна теория со времен Коперника не подвергалась таким нападкам. Это был слишком хороший повод унизить публично высокомерного Адамса. Его враги не унимались, они продолжали требовать у него доказательства или отказа от теории. Сам Адамс, казалось, не уделял внимания критикам, не удостаивая их никаким ответом, но его взгляд и его выражение лица в те дни не предвещали оппонентам ничего хорошего. Я не могу отрицать небольшого удовлетворения наблюдением унижения саркастичного физика со стороны прочих ученых нашего университета, хотя все мы чувствовали, что процесс зашел слишком далеко. Но Роулинз был все еще на стороне своего кумира, и был полон веры, что последний докажет свою теорию, приведя неопровержимые доказательства.

— Он бросил все остальное и работает каждую ночь, — сказал мне Роулинз, когда мы покуривали трубки как-то раз вечером в моей комнате.

— Он продолжает заниматься той же самой работой, которая привела к его теории, и добьется успеха, хотя и перестал допускать меня к участию в своих опытах.

— Он должен быть столь же безумным, как и его теория, чтобы попытаться найти доказательство для этого бреда — хмыкнул я.

Роулинз покачал головой.

— Не знаю. Теория кажется дикой, но Адамс не из тех, что выдвигают скороспелые догадки. Теория основывалась на экспериментальных данных, которые действительно существуют, я помогал ему в экспериментах и знаю это.

Я рассмеялся.

— Нужно больше, чем несколько дополнительных электронов, проносящихся между обычными электронами, чтобы заставить меня полагать, что твердое вещество может сосуществовать в одном объеме с твердым веществом другого мира.

Большинство ученых в университете, безотносительно их научных достижений, имело такое же мнение, и стало очевидно, что положение Адамса становится с каждым днем все более неудобным. Мы услышали окольным путями, что почтенный Президент Попечительского Совета университета нанес дружественный визит Адамсу и убеждал его прекратить порочить наш университет, представив доказательства, если они есть, или отказавшись от своей гипотезы. Адамс ответил с ядовитой иронией, заявив спокойно, что не в его привычках тратить драгоценное время на то, чтобы убеждать идиотов в том, что сам он знал. К этому Адамс добавил, что репутация университета, равно как и чья либо репутация вообще, волнуют его мало, так как он физик, а не политик и не звезда эстрады.

Любой менее известный человек, говоря таким образом, гарантировал бы себе немедленное увольнение, и мы уже ожидали услышать об увольнении Адамса. Вопрос казался решенным, тем более что Адамс продолжал хранить высокомерное безразличие к разгорающемуся вокруг него скандалу. Все ждали грандиозного финала. Но Адамс сделал то, чего ни один из нас не ожидал. Он просто покинул университет.

Он исчез, скрылся в неизвестном направлении. Роулинз сообщил, что Адамс работал в своей лаборатории по ночам, но никто не видел, как физик покинул здание. Свет в лаборатории продолжал гореть, и посреди нее стоял любопытный сложный аппарат, назначения которого никто не смог понять. Примечательной деталью конструкции был большой диск из блестящего металла, приблизительно десяти футов в диаметре, лежащий на