Государевы конюхи - Далия Трускиновская

Стенька вздохнул.

Больше ему нечего было доложить Деревнину, который, от греха подальше, исправно строил из себя хворого и в приказе не появлялся. И он отправился туда, где ему сейчас и полагалось быть, — на торг.

Было у него одно дельце — обещал Наталье, что будет ей к Масленице новая сковорода. Подружке ее, Домне Патрикеевой, муж-стрелец купил медную сковородку в пять алтын, так и этой вынь да положь! Без этой сковородки уже и жизнь не мила!

Помянув Домну, которая вечно научит Наталью всяким пакостям, Стенька пошел смотреть сковородку, надеясь сторговать подешевле. Но перед Масленицей это был ходовой товар, ни один сиделец не уступал.

Ярыжка, не желавший тратить на бабьи причуды лишних денег, поплелся прочь. Вдруг его цапнула за плечо крепкая рука и развернула рожей в другую сторону.

Перед Стенькой стоял, ухмыляясь во весь рот, крепкий мужик, до того щекастый и румяный, что сквозь бороду видно было. И так уж он счастливо ухмылялся, что и глаза сделались едва заметными щелочками.

— Ты кто таков? — удивился Стенька.

— Не признал, что ли? Ивашка я!

— Полна Москва Ивашек.

— Ивашка Шепоткин же! И впрямь не признал! — Мужик был так этим озадачен, как ежели бы и впрямь был единственным Иваном на всю Москву, которого каждая подзаборная шавка знает. — Да ты припомни — на торгу встретились!

Для человека, который ежедневно на торгу видит под несколько сот Ивашек, это было плохой зацепкой, и Стенька выразительно пожал плечами.

— Ты меня от смертоубийства спас!

— Тебя?!?

— Кабы не ты, я бы его, блядина сына, зашиб, убил, грех на душу взял!

— Постой! Это ты, что ли, женку свою кому-то там за пятнадцать рублей заложил? — начал припоминать Стенька.

— Ну, я! Так кабы не ты, я бы его убил, порешил и на плаху за него, подлеца, пошел!

Тут и Стенька невольно улыбнулся. Он вспомнил ту драку, неторопливое побоище двух дородных, а в тулупах — еще и безмерно грузных мужиков. Однако раз этому Ивашке Шепоткину угодно полагать, будто Стенька его от неприятности избавил, — пусть полагает! Земский ярыжка, что греха таить, любил заводить среди торгового люда таких знакомцев, чтобы чем-то ему были обязаны. Идешь вот так без гроша за душой — и всегда найдется благодарный человек, угостит, а коли сам не догадается, так ведь и напомнить можно.

— И пошел бы! — весело подтвердил Стенька. — А что, с женкой-то своей помирился? Не прибил ее?

— А что ее, дуру, бить? Как ей велено, так и поступила. Пойдем, добрый человек, прости, не знаю, как звать-величать!

— А Степаном Ивановичем! — сразу определил себе немалую цену Стенька. — Неужто угостить хочешь?

— Кум у меня сбитенщик, такого сбитня нальет — до пяток продерет! Он перцу с имбирем не жалеет!

Стенька, решив, что его отсутствие на общем предпраздничном переполохе не больно скажется, зашагал следом за Ивашкой Шепоткиным. Ивашка, грудью прокладывая дорогу сквозь толпу, поддерживал беседу, то и дело поворачивая крупную башку к земскому ярыжке. И в конце концов ему такое вежество вышло боком.

Извозчик, усаживая седока в саночки, не приметил колдобины. Конек взял с места резво, санки опасно накренились, седок заорал, вываливаясь, но не вывалился, а откинулся в другую сторону. Санки, покатившие было на одном полозе, дернулись и рухнули на другой. Получилось это очень неудачно — как раз по Ивашкиной ноге.

Мужик, шлепнувшись на гузно, взвыл белугой и заругался так, что мудрый извозчик сразу хлестнул конька кнутом. Санки унеслись, а Стенька остался с ревущим Ивашкой в полном бессилии. Как земский ярыжка он мог бы кинуться следом, позвать на помощь — возможно, извозчика бы и остановили. А что с того проку? Починит он Ивашке ногу, что ли?

— Встать можешь? — спросил Стенька.

Ивашка попробовал, но, видать, полозом ему сломало одну из тех мелких косточек, каких в ступне до черта.

Оставить его в таком положении Стенька не мог. Он высмотрел извозчика, крикнул ему и рукой помахал — сюда, мол! Санки подкатили.

— Пособи-ка! — велел Стенька, показывая на сидящего в снегу Ивашку.

Извозчик посмотрел на земского ярыжку с подозрением.

— Знаю я вас! — сказал он. — Так и норовите!

— Что норовим?

— Коли для Земского приказа — чтоб безденежно! Нет уж, другого дурака ищи!

— Сам дурак! — отвечал Стенька. — Что, Иванушка, будут у тебя две деньги, с этим обалдуем расплатиться?

— Да уж будут! — подтвердил Шепоткин.

— Куда везти-то?

— А на Волхонку! — Ивашка тихо взвыл, когда Стенька с ямщиком подняли его, чтобы усадить в санки.

Обогнув Кремль, санки быстро доставили седоков к нужному месту.

— Вон туда, туда! — распоряжался Ивашка. — Да тут разворачивай!

Санки встали.

— Степан Иванович, сделай милость, добеги до моего двора! — попросил Ивашка. — Парня там найдешь, Нечая. Пусть он скоренько выйдет да меня в дом занесет! Чего тебе-то корячиться! Я молодец дородный!

Стенька понял — Ивашке Шепоткину вовсе не хочется переплачивать извозчику полушку за услугу. И одобрил — каждому полушку, так самому-то что останется?

Очевидно, чтобы никто из бывших владельцев Марфицы, ни торговый человек из Суздали Никишка Ревякин, ни оставшийся для Земского приказа безликим и безымянным Пасынок, не могли до нее вновь добраться, Шепоткин завел большого лохматого черного кобеля. Войдя в калитку и бывши немилосердно облаян, Стенька заорал что было духу, вызывая хозяйку. Но откликнулся мужской басовитый голос. Стенька развеселился было — опять Ивашке не повезло! — но тут из-за угла вышел с топором в руке человек росту невиданного и с безбородым круглым лицом, как у красной девицы. С лица-то ему было — хорошо, коли восемнадцать. А когда судить по плечищам — мужичище в сочной поре, да и топор в его лапище казался игрушечным.

— Чего орешь? — осведомился этот человек.

Тут Стенька сообразил — да это же и есть парень, Нечай, которого велено позвать на помощь!

— Хозяина из саней взять нужно, принести в дом, — сказал он. — Ногу ему полозом повредило.

— Погоди, топор положу. И что у вас на Москве за топоры! Тихо ты, Арапка! Нишкни!

Нечай показал псу кулак, хороший кулак, нешуточный, и пошел за угол — вбить в колоду топор. Вернулся он пасмурный.

— И что у вас на Москве за колоды…

«Развалил!..» — с ужасом подумал Стенька. И этого вполне от Нечая можно было ожидать. Хотя располовинить колоду для рубки дров было немалым подвигом.

Нечай пошел к калитке. Тут только Стенька заметил, что был он в одном расстегнутом зипуне поверх холщовой простой рубахи да в полосатых портах и лаптях. Насчет обувки Стенька злорадно усмехнулся — как ты, парнище, ни здоров, а ходить тебе в лапотках, потому что сапог такой удивительной величины по всей Москве не сыщешь! Заказывать же сапожнику — удовольствие не дешевое, а ты, брат, вряд ли больно денежен.