Русский всадник в парадигме власти - Бэлла Шапиро

В парадигме власти образ также развивается, будучи обращенным в прошлое: был создан национальный миф, где конный образ играет главенствующую роль. Наибольшее влияние на этот процесс оказало не фактическое начало Первой мировой войны, разделившей «старую» и «новую» истории, а ее последствия; все вышесказанное обусловило переход конной истории России на очередной этап развития.

Первая мировая война обозначила начало конца всей прежней истории русского всадника. С первых же дней она показала несостоятельность традиций «золотого века» конницы. Ломающая все прежние устои, война так преобразовала ход истории, что для конницы, казалось бы, не осталось места. Изменившаяся повседневность повлекла за собой смещение ценностей. Идеи и идеалы Belle Époque и Fin de Siècle ушли в прошлое; новыми ценностями стали функционализм и техницизм, моторизация, промышленное производство, рациональность и экономичность. Эти принципы легли в основу нового витка модернизма. Все громче слышались споры о судьбе конницы — но уже не о задачах и тактике, а о ее целесообразности как рода войск.

Перед конницей был поставлен выбор: закончить свое существование либо перейти на принципиально иной уровень эволюции. Этот конфликт обозначил основной вектор, который должен был получить развитие в ближайшем будущем.

Октябрьский переворот в России (1917) привел к установлению большевистской диктатуры и вызвал длительную и кровопролитную Гражданскую войну (1917–1922/23). Невзирая на появление и развитие нескольких новых видов вооружения, в ходе этой войны именно конница все еще оставалась наиболее подвижным из всех самостоятельных родов наземных войск. Получившая новую организацию, «подтянув себя к требованиям современности»[2002], именно конница сыграла определяющую роль в Гражданской войне.

Среди мер ее поддержки председателем Реввоенсовета Республики Л. Д. Троцким был выдвинут лозунг «Рабочая революция должна создать могущественную красную конницу. Коммунист должен стать кавалеристом»; он был размещен на плакате «На коня, пролетарий» художника А. П. Апсита (1919)[2003]. Молодой революционной культуре нужен был общепонятный символ: этим символом стал красный всадник, в образе которого соединились фольклорные традиции и революционный пафос.

Победы Конармии навсегда вошли в более чем тысячелетнюю историю русской конницы, а ее командиры — прежде всего, С. М. Буденный, К. Е. Ворошилов — стали героями революционного культа. Образ начдива В. И. Чапаева стал знаком-символом красного кавалериста сначала в Поволжье и на Урале, а затем и во всей России: не случайно постамент посвященной ему конной статуи (скульптор П. А. Баландин, архитектор В. И. Морозов) имеет лишь надпись: «Легендарному герою Гражданской войны» и даты «1887–1919» (годы жизни В. И. Чапаева)[2004]. Еще одно новое понятие — «ворошиловский всадник» — обозначало кадровую смену кавалерии: одноименный знак, отмечающий молодежь, отличившуюся «ударной конной работой», был утвержден ОСОАВИАХИМ с 1936 г.[2005] Революция вырастила человека нового типа, чьи качества в новой мифологеме выражались в собирательном образе буденновца. Впоследствии это название получила и новая порода «верного боевого товарища» красного всадника — его лошади (буденновская порода лошадей известна с 1948 г.)[2006]. Реальный образ становится неотделим от легенды.

Новые героические мифы о красных всадниках воплотились в художественных образах: литературных, кинематографических, музыкальных. Это трилогия романов «Хождение по мукам» А. Н. Толстого (1921–1922, 1921–1928, 1940–1941), роман «Чапаев» Д. А. Фурманова (1923), цикл рассказов «Конармия» И. Э. Бабеля (1926), фильм «Чапаев» братьев Васильевых (1934) и др. В одном из военных маршей РККА, «Марше Буденного» (братья Покрасс и А. А. Д’Актиль, 1920) нашла свое выражение слава С. М. Буденного, его Конармии и буденновцев.

с первого же куплета текст отсылает к мифологии русского героического эпоса; к древней истории адресована и музыкальная форма произведения. Так на основе русских исторических традиций был создан опоэтизированный культурный символ, по своей силе многократно превосходящий все созданное ранее по западному образцу. Запад был определяющим фактором российской жизни, ее модернизации, начиная со времен Смуты[2007]; невероятно важным было принять западную культуру, еще более важным — достигнув результата в синхронизации, вовремя вернуться на самостоятельный путь развития.

Основные и существенные признаки образа базировались на культурно-историческом наследии царской России. В итоге культурная форма русского всадника сложилась из следующих слагаемых (культурных черт):

1) владение кавалерийским искусством (что обусловило высокий уровень вхождения в закрытую, по своей сути, корпорацию);

2) культ не физической силы, но особой лихости, «русской» удали;

3) самоотверженная преданность власти и непримиримость к ее врагам;

4) стремительность и неотвратимость кавалерийской атаки, несущей врагам ужас неизбежной кары-апокалипсиса;

5) сакральная уверенность в своей победе.

Это смыслы, которые в рамках конкретной культурной формы всегда присутствовали рядом. Символический образ, приспособленный к культурному минимуму аграрной (по преимуществу) страны, был обрисован грубыми мазками; именно в таком «солдатско-мужицко-пролетарском»[2008] виде он мог быть понят и принят не только социальной и культурной элитой, но и самым массовым реципиентом. Общеинтересность содержания, клишированность изложения, универсальность сюжета гарантировали его максимально широкую распространенность[2009]. Культурный код «сильного мира сего» получил как никогда ранее устойчивую коннотацию с символическим образом конного героя.