Русский всадник в парадигме власти - Бэлла Шапиро

Материалы Общества конского спорта Лейб-гвардии конно-гренадерского полка дают представление о примерном распределении конных состязаний и призовых сумм для победителей — офицеров полка, победителей из нижних чинов, а также статистические данные о количестве участвующих в состязаниях офицеров. «Более половины офицерских лошадей полка принимало участие в состязаниях, причем ездоками были, за малым исключением, почти все состоящие на лицо г[оспода] офицеры», — заключалось в отчете о деятельности Общества[1955].

В оформлении такого подхода немалую роль сыграло убеждение, что «степень развития конного спорта в кавалерии есть верный показатель состояния техники кавалерийского дела и отечественного коннозаводства, этих двух слагаемых, на которых базируется специальная работа конницы»[1956]. Участие в конных состязаниях повышало престиж военного и его воинской части; скоро сложилась практика покупки специально подготовленных лошадей к определенным состязаниям[1957].

Соответственно требованиям новой эпохи развивалось и отечественное коннозаводство: к началу Первой мировой войны в строю уже были отечественные лошади, родившиеся «для того чтобы прыгать»[1958]. В итоге спортивная лошадь частично заменила собой лошадь строевую и лошадь парадную (на протяжении столетий неизменно рослую, круглотелую, даже тучную[1959]), что во многом способствовало модернизации конского состава армии и в итоге самой кавалерии. «Современной конницей может считаться лишь та, чей личный состав сидит на современных боевых конях. Последние же по своим свойствам должны стоять выше того конского состава, каким должна была удовлетворяться конница прошлого», — констатировал выпускник ОКШ, профессор Императорской Николаевской военной академии А. Ф. Матковский в своей «Коннице» (1913)[1960].

Определенную роль, согласно словам Брусилова «кавалерист — не берейтор, не узкий манежный специалист, а конный воин, составляющий единое целое с лошадью»[1961], сыграло новое понимание единства всадника и его лошади. Люди были готовы буквально «спать в подковах… лошадей. В кавалерии всадник без лошади — ничто, и конь без всадника — тоже ничто…»[1962]. Сочетание прекрасно подготовленного конского и личного состава (здесь нужно добавить, что именно кавалерия исторически комплектовалась отборными людьми) в сумме своей давали России, не преувеличивая, лучшую кавалерию как самостоятельный род войск не только в Европе, но и во всем мире[1963]. Казалось, что наступает расцвет русской кавалерии, по времени совпавший с расцветом русской Belle Époque.

Численность кавалерии, несмотря на все негативные высказывания о целесообразности этого шага, только увеличивается: благодаря «Большой программе по усилению армии», принятой в 1913 г., произошло увеличение вооруженных сил на 39 %, в том числе кавалерии на 8 %, что позволило выделить войсковую конницу, не нарушая кавалерийских дивизий[1964].

Максимально полно используется опыт, накопленный «природной конницей» России — казаками[1965]. Так, построение традиционной казачьей конной лавой было заимствовано регулярной кавалерией в качестве основного для конной атаки[1966]. В поисках путей развития казачья военная культура идеализируется едва ли не больше исторически сложившейся имперской[1967]. Появляются рассуждения, что модернизированная прилитием «первобытно-могучей»[1968] казачьей культуры русская кавалерия станет главной ударной силой: «неудержимые конные лавы будут сметать врага, преследовать и рубить бегущих, перехватывать тыловые коммуникации, сеять хаос и панику и, в конечном счете, решать исход боевых действий»[1969].

События середины — второй половины 1910‐х гг. разрушили эти надежды. Летом 1914 г. Россия вступила в Первую мировую войну с составом в 36 кавалерийских дивизий (24 дивизии с 12 конными орудиями каждая, 8 отдельных бригад и несколько отдельных частей, общим числом в 732 эскадрона/сотни, включая первоочередные казачьи части)[1970]. В ходе войны было произведено до 400 конных атак[1971], однако, не имея навыков действий в современном общевойсковом бою, согласно самым скептическим прогнозам, кавалерия все более утрачивала себя в качестве самостоятельной ударной силы.