Бессмертный избранный - София Андреевич

Снаружи доносятся отчаянные крики лошадей и людей и звуки удара о плетеную дверь. Я выскакиваю из сонной только на мгновение. В мешанине тел и голосов так трудно найти то, что нужно, но я пробиваюсь в дальнюю сонную, хватаю за руку смертельно испуганного Кмерлана и тащу за собой. Я успеваю заметить навалившихся на наружную дверь лекарок и воинов. Они держат оборону, но долго все это не продлится… и они уже не надеются на Инетис так же, как уже не надеюсь на нее я.

О, мама. О, отец. Я надеюсь, все случится быстро. Я надеюсь, это будет удар мечом в сердце, лишающий жизни в одно мгновение.

— Мама! — плачет Кмерлан. — Мне страшно!

— Сядь на пол и закрой голову руками! — кричу я, толкая его в сонную, где в очередном приступе боли бьется его мать.

Плотнее прижавшись к двери, я закрываю глаза, готовясь встретить смерть. Стук в дверь просто не может быть настоящим. Кто стучит в дверь во время войны?

— Серпетис! — Мне чудится, или я слышу голос Л’Афалии? — Серпетис, открыть, это я!

Этого просто не может быть, но она кричит снова, и когда я открываю дверь, это на самом деле она — залитая чужой кровью, с рваной раной в боку, но все же живая и здесь. Я никогда еще не был так рад ее видеть.

— Там зеленокож! — рыдает Л’Афалия у меня на груди, и слезы льются ручьем по ее темному лицу. — Они убил моя лошадь! Убил моя красивыя лошадь! О, Кмерлана, ты тут!

Она бросается к нему и целует в лоб, а звуки смерти снаружи тем временем становятся все сильнее.

— Где ты была? — спрашиваю я, но она только мотает головой и кричит, когда в окно пролезает рука с мечом.

И еще одна.

И еще.

Руки с мечами шарят по стене, головы пытаются протиснуться в окно, и спустя короткое время я слышу, как истошно кричат девушки-лекарки.

— Прощай, Серпетис! — кричит Л’Афалия, обхватив Кмерлана руками. — Прощай!

Толчок в дверь заставляет меня упасть на колени. Я едва успею вскочить, как он повторяется, и теперь его сила отбрасывает меня на кровать, прямо на живот Инетис, и это прикосновение снова обжигает меня — сильно, так, что наверняка останется яркий, горящий след.

На мгновение передо мной оказывается лицо Инетис, и на этот раз на меня действительно смотрит она, а не Избранный.

— Помоги, — шепчу я.

Л’Афалия визжит, прижимаясь к стене, закрывая Кмерлана своим телом а я падаю и только успеваю заметить, как в сонную врывается пара смуглокожих воинов. Один подбегает к ней и заносит над ее головой меч…

Затем все заслоняет золотистый свет.

На этот раз в нем холод — смертный холод, уничтожающий все живое, замораживающий сердце, пробирающийся в кровь, заставляющий ее застыть льдом прямо в жилах. Я пытаюсь выдохнуть — но воздух замерз в груди. Я гляжу на свою руку, которую успел вытянуть вперед, заслоняясь от света — и вижу, как ее медленно начинает покрывать иней.

Сердце с пугающей плавностью совершает толчок, и свет пропадает так же внезапно, как и появился.

Я вижу склонившееся над собой зеленокожее лицо, и кричу, когда понимаю, что эти зубы готовы вонзиться мне в шею. Но зеленокожий застыл неподвижно и только смотрит на меня. Я оглядываюсь вокруг и вижу, что с остальными случилось то же. Застыли. Замерли. Заледенели. Затихли.

И только Кмерлан скулит у стены, а Л’Афалия повторяет «темволд, темволд», обхватив его руками.

Ей вторит Инетис, корчась на постели в новой схватке.

— Больно, больно, больно!

Она спасла нас. Я нащупываю ее руку и сжимаю, принимая боль с благодарностью. Я жив. Мы живы.

— Я здесь, — говорю я ей слова, которые приходят откуда-то из темной глубины моего разума. — Я здесь, Инетис, я здесь.

И она пожимает мою руку в ответ.

Я поднимаюсь. Крики по-прежнему отдаются у меня в ушах, но теперь они другие. Я слышу звуки боя снаружи и внутри, но теперь и они другие.

Зеленые и смуглые фигуры застыли, готовые напасть — но им уже не суждено напасть никогда, не суждено больше убить ни одного человека.

— Я не смогла убить их, — говорит мне Инетис, когда я медленно подхожу к одной из фигур, той, что занесла меч над самой Инетис. — Я больше не хочу убивать…

Она не может, но я смогу.

Я поднимаю с пола выпавший из руки смуглокожего воина меч и приказываю Инетис, Л’Афалии и Избранному закрыть глаза.

Вскоре все оказывается кончено.

Все воины неприятеля — отсюда и насколько хватило глаз, замерзли. Они разлетаются на мелкие кусочки от единственного удара меча, и девушкам-лекаркам остается только собрать эту груду зелено-коричневого отвратительного снега и вынести из дома. Я приказываю сжечь эти останки, предать огню эту заразную плоть, не разбирая, зеленую ли или смуглую. Я помню слова Избранного о том, что весной из погребенных под снегом тел полезут шмису. Я приказываю передать всем, разнести по Асморанте весть о том, что тела врагов надлежит сжигать, чтобы Цветущую долину не постиг страшный мор.

Но я знаю, что слова Избранного сбудутся. Я знаю.

Когда серебристо-медная от доплеснувшей до неба крови Чевь озаряет своим сиянием Шин, который сегодня благодаря милости правительницы мог спать спокойно, мы: я, Цилиолис, Инетис, Л’Афалия и Кмерлан, переносимся в Асмору.

Настало время Избранного.

Запах тлеющих трав наполняет воздух. Я открываю глаза. Боль ушла. Впервые за долгое время она действительно ушла, а не притаилась, не спряталась в темном углу, чтобы выскочить исподтишка в миг, когда я буду к ней не готова.

Я смотрю по сторонам, и сонная кажется мне странно знакомой. Моя кровать. Мой сын рядом. Где-то плачет ребенок, и этот плач одновременно наполняет сердце радостью и грустью.

— Ты в Асморе, Инетис, — слышу я мягкий голос. Это Елалальте, целительница Мланкина. — У тебя родился ребенок, родился Избранный, которого мы так долго ждали.

Откуда она знает? Почему она называет меня по имени? Я поворачиваю голову и вижу всех: Цилиолиса, Серпетиса, Л’Афалию. Они смотрят на женщину, держащую на руках маленький плачущий сверток. Я ошиблась, это не Елалальте. Это Энефрет, и она пришла, чтобы забрать у меня моего ребенка.

Я протягиваю руки, но сразу же роняю их на постель. Нет. Я не хочу видеть его, не хочу брать на руки того, кто с рождения мне не принадлежит. Но слезы текут по моим щекам, и слова срываются с губ сами собой:

— Оставь его мне. Не забирай у меня ребенка, пожалуйста.

— У тебя есть другой ребенок, — говорит Энефрет. — Сколько раз ты вспомнила о нем, пока была в Шине, Инетис?

Я смотрю на Кмерлана, прижавшегося к Л’Афалии, которая нежно поглаживает его голову своей рукой. Он здесь, он жив. Все хорошо. С ним была Л’Афалия, я не бросила его, я взяла его с собой, когда бежала из Асморы.