Под флагом цвета крови и свободы - Екатерина Франк

– Не знаю, мистер Морган, – после короткого колебания честно ответила Морено. Лицо ее, освещенное мелькающим пламенем единственной свечи, вдруг показалось Эдварду невыносимо прекрасным и одновременно – старше самого мира и древнейшей из всех религий. Он пошарил рукой по груди, нащупав серебряную ладанку рядом с подаренным девушкой некогда амулетом, но так и не нашел в себе силы перекреститься.

Эрнеста же спокойно пересела ближе к Моргану, положив ладонь ему на лоб – почти прикрывая веки пальцами, но не настолько, чтобы тот сумел это заметить. Голос ее звучал спокойно, убаюкивающе, как шелест морских волн – ни одного рыдания, ни одного всхлипа не прорывалось сквозь этот мертвяще ровный шепот:

– Знаете, когда-то очень давно я слышала от одного человека – он был очень старый и очень, очень мудрый – что на самом деле люди получают там то, чего им не хватало при жизни. Кому как: любовь, покой, тишину, безопасность… Не знаю, насколько он был прав, но нам, пиратам – с нашей жизнью уже поздно и глупо бояться смерти…

– Это уж точно, – прохрипел рулевой, стискивая ее запястье и подтаскивая поближе к себе. – Наклонись… Если когда-нибудь…. встретишь того мальчишку–итальянца – ну, которого я… которого ты отпустила… или вы отпустили, черт вас обоих разберет… Скажи ему, что я прошу… Пусть он меня простит. И ты… и капитан наш пусть простит, и вся команда – кому я чего сделал, чтобы все…

– Я передам, мистер Морган, – шепотом пообещала Эрнеста. Рулевой кивнул, откинулся обратно на подушку, задышал – сперва шумно, с силой, затем все тише и тише, упорно не отпуская руку девушки. «Мисс штурман» и сама не спешила вырываться – лицо ее, застывшее и залитое светом, казалось сделанным из металла. Когда Морган перестал шевелиться и затих совсем, она наклонилась к нему сама, посидела какое-то время в молчании и закрыла рулевому глаза.

– Нужно похоронить его, – хотя это было и так совершенно очевидно, сказал Эдвард – просто чтобы нарушить гнетущую тишину. Эрнеста кивнула.

Они зашивали Моргана в парусину вдвоем, когда на востоке небо уже начинало светлеть. Последний стежок суровой ниткой полагалось делать насквозь через ноздри – чтобы точно знать, что человек мертв – но Дойли вместо этого просто закрыл рулевому лицо тканью и держал так, пока девушка заканчивала работу ни разу не дрогнувшими руками. Лишь когда тяжелое тело, перевалившись через борт, с громким всплеском пошло ко дну, она вздрогнула и отступила на шаг назад. Эдвард не глядя нашарил ее руку, сжал покрепче и по памяти начал читать:

– Отче наш, сущий на небесах и на земле…

Слова давно известной всякому, даже не слишком верующему человеку молитвы почему-то застревали у него на языке, но он все равно упорно говорил, сбиваясь и вспоминая, как надо:

– … да святится Имя Твое, да придет Царство Твое, да будет воля Твоя…

Эрнеста молчала, крепко сжимая его руку в ответ. Бог весть, знала ли она хоть одну молитву полностью, но Дойли почему-то был уверен, что ее безмолвный, бессвязный крик души дойдет до небес вернее, чем все его верно сказанные слова:

– … и прости нам долги наши, как и мы прощаем их должникам нашим, ибо Твоя есть воля, и слава, и сила, и Царство Твое…

Тяжелый стук сапог позади разорвал тишину – Эдвард умолк, не закончив, обернулся и сразу же рванулся прочь, крепко схваченный за руки и плечи.

– Что все это значит? Немедленно отпустите меня, – потребовал он, но матросы, державшие его, и не подумали подчиниться. Морено резко прикрикнула на них:

– Прекратите сию же секунду! Как вы смеете…

– Простите, мэм, но у нас приказ, – отчеканил один из них и распорядился товарищам: – Ведите!

– Стойте!… Стойте, я иду с вами, – мгновенно схватилась за локоть Эдварда Эрнеста; и без того бледная и измученная последними событиями, теперь она казалась по–настоящему перепуганной до смерти. – Кто отдал вам этот приказ? Кто посмел арестовать старшего канонира в такую минуту?

На последний ее вопрос Дойли с горькой усмешкой подумал, что вполне мог бы ответить и сам. Он не ошибся: на основной палубе их уже ждали почти все уцелевшие в последнем бою матросы во главе с капитаном. Тот сразу же перешел в наступление:

– Мистер Дойли, думаю, вы понимаете, что неприятель выследил нас не просто так. Мои люди хотят знать имя предателя, и я почти уверен, что могу его назвать.

– Можете назвать кого угодно, но это определенно не я, – сквозь зубы процедил Эдвард. Рэдфорд коротко усмехнулся ему в лицо:

– Разве? Всего четверо человек знали о смене маршрута. Всего трое, включая меня, в состоянии были разобраться в нем и выписать нужные координаты, а также владеют испанским языком. И всего один из нас мечтал о возобновлении офицерской карьеры и презирал пиратство не меньше нашего врага, с которым вы наверняка нашли бы общий язык!

– Мне действительно жаль, что я этого не сделал, – саркастически вставил Дойли, но Рэдфорд не умолк:

– В ночь перед нападением вы отправились на «Морской лев» и находились на верхней палубе долгое время. Никто не мог помешать вам написать координаты на бумаге, положить в пустую бутылку и опустить за борт. Более того, зная ваше прошлое, я уверен, что вы согласились бы на это предложение ради продолжения своей карьеры в Испании…

– Если вы говорите так обо мне, то это лишь доказывает, что вы ни черта не знаете об офицерском долге и дворянской чести! – резко перебил его Дойли; в толпе, окружавшей его, он заметил огромные, глядевшие на него с выражением невыносимого ужаса глаза Эрнесты, и этого хватило, чтобы лишить его остатков сдержанности: – Бросьте притворяться, капитан Рэдфорд! Я отлично знаю, кого вы прикрываете, – яростно ткнул он в стоявшего среди остальных пиратов Генри; тот вздрогнул и поднял на него изумленные черные глаза:

– Мистер Дойли, я бы никогда… – голос его потонул в негодующем ропоте матросов. Эдвард повысил голос:

– Молчите! Молчите, слышите? Ни черта вы не знаете о человеке, который ловко окрутил вашего капитана и вас всех – он этим занимается все время, как ступил на борт! Всем угождает, льстит, вынюхивает, а везде, где присутствует ваш бесценный старпом – неприятель получает информацию! В Нью-Лондон он сбежал вовсе не повидаться со своей любимой, а ошивался где-то в порту, ожидая вражеского лазутчика, перед нападением оставался, как и я, вахтенным офицером, так что мог отправить сообщение тем же способом, которым…

– Довольно, мистер Дойли! – прервал его Рэдфорд; лицо его стало бледным и жестким, глаза потемнели: – Мы оказали вам достаточную услугу, что позволили говорить: не наша вина, что вместо этого вы предпочли оговорить невиновного. – Голос его на мгновение потонул в одобрительном гуле. Эрнеста, решительная и взволнованная, прорвалась наконец сквозь толпу и встала рядом с Эдвардом:

– Стой, Джек! Ты же сам знаешь…

– Взять его, – все тем же тихим и жестким тоном, почти не разжимая губ, распорядился Рэдфорд; все те же матросы двинулись им навстречу, и Дойли напрягся всем телом, приготовившись к последней яростной схватке: никого и никогда он так не ненавидел, как эту пиратскую шайку в эту минуту, и точно не собирался отдавать им свою жизнь за бесценок. Но, опередив их всех, Морено неожиданно выступила вперед – навстречу здоровенным матросам, невольно попятившимся назад, и застывшему каменной статуей капитану – и молниеносно выхватила из–за пояса пистолет, направив его в лицо Рэдфорду.