Олимп - Дэн Симмонс

– Умолкни, – обрывает его Пелид и, на прощание погладив повеселевшую собаку, поворачивается к богу спиной.

Минуя переднюю, путники вступают в главную комнату – или тронный зал, если на то пошло. В этих стенах много лет назад Одиссей с Пенелопой принимали в гостях Ахилла. Сын хитроумного героя Телемах, тогда ещё робкий шестилетний мальчонка, едва дорос до того, чтобы несмело кивнуть собравшимся мирмидонцам и быстро уйти вслед за кормилицей. Нынче тронный чертог совершенно пуст.

Гефест сверяется с показаниями какого-то прибора в коробочке, произносит:

– Сюда, – и ведёт мужеубийцу по коридору с яркими фресками в длинное полутёмное помещение.

Это зал для пиршеств, и главное место в нём занимает стол длиной в тридцать футов.

На столе, раскинув неестественно вывернутые конечности, распластался Громовержец. Он обнажён и громко храпит. Вокруг царит беспорядок: везде раскиданы кубки, чаши, прочая утварь, пол усеяли стрелы из огромного колчана, упавшего со стены; с другой же – сорван ковёр, помятые края которого торчат из-под могучего торса спящего Отца бессмертных и смертных.

– Всё ясно: это Неодолимый Сон, – ворчит Гефест.

– У меня даже уши заложило, – соглашается Ахиллес. – Как только стропила не треснут от храпа?..

Быстроногий осторожно шагает между заострёнными стрелами, рассыпанными по полу. Мало кто из греков сознается, что вымачивает наконечники в сильном яде, но все так делают, а пророчества матери Фетиды и древнего Оракула сулили непобедимому герою гибель от укола отравленным остриём в единственную тленную часть его тела. Однако ни бессмертная родительница, ни Мойры не уточняли, где и когда это случится, а также чья рука пустит роковую стрелу. Обидно было бы наступить именно сейчас на проклятый наконечник и умереть в муках, не успев раз будить Зевса, дабы тот воскресил Пентесилею.

– Да нет, я имею в виду хренов наркотик, с помощью которого Гера его вырубила, – поясняет бог огня. – Я сам помогал создать это зелье в виде аэрозоля, а главную формулу вы вела Никта.

– Но ты же растолкаешь Кронида?

– Думаю, да, думаю, да…

Бородач снимает с кожаных ремней опоясавших его широкую грудь, какие-то мешочки, коробочки, заглядывает внутрь достает разные диковины, принимается расставлять на столе подле исполинского бедра спящего пузырьки и крохотные приборы. Пока хромоногий карлик, важно пыхтя, возится с игрушками Ахиллес впервые рассматривает вблизи Отца всех богов и людей' Повелителя Грозовых Туч.

Пятнадцатифутовая фигура Зевса, пусть даже развалившегося, раскинув ноги, на столешнице со скомканным ковром производит неизгладимое впечатление. Безукоризненные пропорции, литые мускулы, умащённая борода струится идеальными колечками… Впрочем, если оставить в стороне такие мелочи как размеры и совершенство форм, можно увидеть всего лишь крупного мужчину, который хорошенько потрахался и забылся сном Божественный пенис немногим короче Пелидова клинка по-прежнему розовый и набухший, бессильно покоится на умащённом стегне Верховного Олимпийца. Собиратель Облаков храпит и пускает слюну, как последняя свинья.

– Вот что его поднимет. – Гефест берёт в руку шприц

– Клянусь богами! – восклицает Ахилл, захлопав глазами при виде незнакомой штуковины с иглой длиннее фута. – Ты ведь не собираешься втыкать это в нашего Тучегонителя?

– Прямо в его лживое, порочное сердце. – Покровитель огня зловеще ухмыляется. – Здесь ровно тысяча кубических сантиметров божественного адреналина в смеси с раствором амфетаминов, составленным по моему особому рецепту. Единственное средство против Неодолимого Сна.

– Интересно, что сделает Громовержец, когда проснётся? – говорит мужеубийца, прикрываясь круглым щитом. Гефест пожимает плечами.

– Даже не собираюсь выяснять. Лично я мигом квитируюсь отсюда, едва вколю ему этот коктейль. Понятия не имею, что будет, когда Зевс оклемается здесь со здоровенной иголкой в сердце, но это уже не моя беда, сын Пелея.

Герой хватает бога за бороду и подтягивает к себе.

– Ну нет, если беда, то наша общая, хромоногий ремесленник, даже не сомневайся.

– Чего тебе надо, кратковечный? Или мне остаться и держать тебя за ручку? В конце концов, это была твоя дурацкая затея – нарушить сон Кронида.

– Знаешь, это и в твоих интересах тоже, калека, – произносит ахеец, не разжимая кулака с бородой. Гефест щурит здоровый глаз.

– Почему?

– Поможешь в моём деле, – шепчет Ахилл в уродливое олимпийское ухо, – и через неделю сможешь воссесть на золотом престоле в Зале Собраний вместо Зевса.

– Как это?

Бог тоже переходит на шёпот, по-прежнему щуря глаз, но уже скорее от жадности, чем от недоверия.

Не повышая голоса и не выпуская косматой бороды, сын Фетиды излагает кузнецу заманчивый замысел.

Зевс пробуждается с рёвом.

Верный своему слову Гефест ретировался, едва только ввёл адреналин в могучее сердце Отца Бессмертных, задержавшись лишь на миг, чтобы выдернуть иглу и отшвырнуть шприц подальше. Тремя секундами позже Громовержец уже уселся, завопил так, что мужеубийца закрыл уши ладонями, – и вот олимпиец вскакивает на ноги, опрокинув тяжёлый тридцатифутовый стол, и крушит южную стену дворца Одиссея.

– ГЕРА!!!– грохочет бог. – ЧТОБ ТЕБЕ ПРОВАЛИТЬСЯ!!!

Быстроногий, конечно, не позволяет себе присесть на корточки и закрыться руками, но всё-таки отступает на шаг, увидев, как Зевс разносит остаток стеньг, потом оторванной балкой разбивает в щепки висячую свечную люстру размером с тележное колесо, ударом гигантского кулака разрушает поваленный массивный стол и начинает яростно метаться из угла в угол.

В конце концов бессмертный вроде бы впервые замечает мужчину, застывшего на пороге передней.

– ТЫ!

– Я, – соглашается Ахиллес, сын Пелея.

Его клинок покоится в ножнах, щит из учтивости пристегнут за плечом, а не надет на руку; пустые ладони открыты. Богоубийственный кинжал, полученный от Афины для покушения на Афродиту, надёжно спрятан за широким поясом.

– А ты что забыл на Олимпе? – ревёт Громовержец, не обращая внимания на свою наготу.

Он потирает лоб гигантской левой ладонью; Ахилл замечает бьющуюся жилку, налитые кровью глаза. Очевидно, Неодолимый Сон проходит не без последствий.

– Мы не на Олимпе, владыка Зевс, – негромко произносит мужеубийца. – Это остров Итака, укрытый потайным золотым облаком, и здесь – пиршественный зал Одиссея, Лаэртова сына.

Громовержец, прищурясь, оглядывается. Потом ещё мрачнее хмурит лоб. Наконец вновь опускает взор на кратковечного.

– И сколько я спал, смертный?

– Две недели, Отец, – отвечает Пелид.

– Ты, аргивянин, быстроногий мужеубийца, ты же не мог разрушить чары моей белорукой Геры, к какому бы зелью она ни прибегла. Кто из богов и зачем вернул меня к жизни?