Прежде чем ты уснешь - Лин Ульман

Я чокаюсь с дядей Фрицем, затем поворачиваюсь к Аарону и чокаюсь с ним, думая о том, что мы придем к согласию прежде, чем подадут десерт.

Кухонные двери с треском раскрываются, и в гостиную входят две высокие стройные женщины в красивых красных платьях; обе держат в руках большие подносы.

— Закуска, — говорит дядя Роберт и снова встает, словно смакуя слово «закуска». — Закуску надобно не проглатывать, а вкушать не торопясь, — говорит он. — Закуска не должна насыщать, она лишь разжигает аппетит, заигрывает с ним. Закуска, друзья мои, в действительности, единственное блюдо, которое удовлетворяет желание, но не гасит его — чего, к сожалению, нельзя сказать о браке.

Дядя Роберт прокашливается.

— Я хотел бы напомнить вам историю о моем друге Лукулле, — продолжает он. — Римском полководце, гурмане и ценителе искусства и жизнелюбце. Говорят, однажды он преподнес своим гостям блюдо из девяноста девяти язычков жаворонков. А когда одна из приглашенных, ужаснувшись такой жестокости, сказала, что убивать столько жаворонков ради одного обеда бесчеловечно, Лукулл ответил: «Но убивать их никто не собирался. Просто они не будут больше петь». Ваше здоровье!

Я еще раз чокаюсь с дядей Фрицем и с Аароном. Затем с Арвидом, который сидит напротив меня.

Арвид говорит громко и без умолку.

Торильд сидит в другом конце стола и боязливо посматривает на Арвида: пожалуйста, Арвид, не пей слишком много, — словно бы просит она. Арвид поднимает бокал и кричит: «Ваше здоровье! За тебя, Торильд, старая сучка!»

Все смотрят на Арвида. Торильд краснеет и опускает глаза.

— Давай выпьем, Торильд, — говорит Анни, которая сидит с ней рядом.

— Давай, — отвечает Торильд.

— А теперь надо выпить за жениха и невесту! — говорит дядя Роберт.

— За здоровье молодых! — кричат гости. Дядя Роберт встает и запевает высоким звучным голосом песню о том, что все мы пьем за здоровье молодых: «Позор тому, кто не пьет за жениха и невесту! За здоровье молодоженов!»

Закуска съедена, белое вино выпито, и теперь слово берет Анни, мать невесты, потому что отец невесты очень застенчив и боится выступать в роли отца на такой многолюдной старомодной свадьбе.

Анни встает и произносит: «Дорогая Жюли!»

— Дорогая Жюли, — говорит Анни. — Я хотела бы пообещать тебе, что все будет хорошо, что вы с Александром будете счастливы, у вас будет много детей и долгая прекрасная жизнь. Но я ничего не могу пообещать тебе. И никто этого не может. Ты это знаешь не хуже меня.

Анни произносит тост. Она говорит довольно долго.

— Прекрасный тост, — говорит Аарон.

Я не отвечаю.

— Наверно, твоя мама была красивой женщиной, — говорит Аарон.

Я молчу.

Все произошло так быстро.

Snap out of it, Karin![8]

Все произошло так быстро. В один момент. Я растерялась.

Ау, Карин, ты куда пропала?

Ах вот ты где!

А ну-ка вставай.

Хватит там ползать.

Вставай, я сказала.

— Я хотела кое-что тебе сказать, — говорю я.

— Что именно? — спрашивает Аарон.

— Не обижайся на меня.

Аарон смотрит на меня. Я улыбаюсь. Я встаю. Я чувствую, что у меня получится. У меня все получится.

— Ты покраснела, — говорит Аарон, и я смотрю ему в глаза.

— Да, — отвечаю я.

Кухонная дверь открывается, и две высокие женщины в красном вносят поднос с горячим. Дядя Роберт рассказывает, что на горячее нам подадут телячье жаркое, молодой картофель, брюссельскую капусту и соус, приготовленный по рецепту, который Ингеборг узнала от своей бабушки, когда та находилась на смертном одре.

— Под жаркое надо пить «Кьянти», — говорит он, — «Ризерва с Виллы Антинори» незабываемого 1985 года. Ваше здоровье!

— Твое здоровье, Карин, — говорит Аарон.

— За тебя, — отвечаю я.

— Ваше здоровье! — ревет Арвид откуда-то издалека.

Дядя Роберт позванивает вилкой по стакану, встает и говорит:

— Мне хотелось бы процитировать моего друга Мартина Лютера. — Он делает глоток из своего бокала, нарочито медленно смакуя вино. Глаза всех присутствующих устремлены на него. И, не опуская бокал, продолжает: — Мартин Лютер сказал: «Раз Бог создал крупных, отборных щук и превосходное рейнское вино, значит, я могу есть этих щук и пить это вино». Позвольте добавить от себя, что если Бог дал нам превосходную телятину и красное вино, которое по цвету и аромату не уступает щекам Жюли в этот праздничный вечер, — то как можно удержаться и не попробовать этого всего. Но сначала — прежде чем приступить к еде — я предоставляю слово родителям жениха. Милости прошу: Осе и Оге!

Перекладывая салфетку с коленей на стол, Оге осторожно встает. Бросает короткий взгляд на молодоженов, затем смотрит на Осе — не в силах справиться с волнением, она сидит, уставившись в пол.

— Дорогой мой мальчик, — начинает Оге. — Дорогой Александр. Ты знаешь, я не умею говорить красиво — не то что мама, она у нас книгочей, — поэтому я не стану никого мучить своей речью. Мы тут приготовили одну песню, и я надеюсь, что все нам подпоют, потому что сегодня праздничный день, день любви и счастья, — говорит Оге и опускает глаза, потрясенный собственным многословием. Затем он опять берет слово и говорит, что текст песни распечатан на красных листочках, свернутых в трубочки возле тарелок. Мелодия всем наверняка известна, с этим проблем не будет.

Гости разворачивают красные листочки.

Все молчат. Все слушают Оге. Оге это нравится. И он продолжает:

— Раз уж я здесь перед вами стою… Хотя, вообще-то, я не собирался так долго злоупотреблять вашим вниманием… хороший оратор знает, что надо закончить говорить, пока интерес, то есть… хе-хе… бифштекс не остыл, — смеется Оге, глядя на еду, разложенную по тарелкам.

Осе натянуто улыбается, украдкой посылая мужу красноречивые взгляды: пора заканчивать, садись уже, будем петь песню. Но Оге не хочет садиться. Он хочет сказать своему сыну еще несколько слов. Он знает, что не ему говорить молодым о жизненных невзгодах и радостях, он только хочет сказать, что в жизни есть и то и другое, и они должны быть готовы к тому, что после медового месяца настанут будни, потому что именно в будни любовь подвергается наибольшему испытанию, именно в будни муж и жена узнают друг друга по-настоящему, именно в будни случается так, что… что… что… Оге смотрит на Осе: правда, Осе?.. У нас с тобой ведь тоже были свои будни…

Оге прокашливается и делает глоток вина.