Хроники искателей миров. Дворец Посейдона - Томас Тимайер

– Мы уже там побывали. А заодно и в Институте морской биологии при университете. Складывается впечатление, что мы ходим по кругу. Все, кому есть до этого дело, исходят из того, что кораблекрушения вызваны самыми банальными причинами. Вертикальные течения, водовороты, шквалы, пьянство капитана, – перечень можно продолжать до бесконечности. Признаюсь, что придерживаюсь того же мнения, но прежде чем сделать окончательный вывод, я хотел бы проанализировать все имеющиеся факты. А они противоречивы. Есть одно обстоятельство, которое заставляет меня насторожиться. Около десяти лет назад нечто подобное уже происходило. Я имею в виду катастрофу, поразительно похожую на те, что произошли в наши дни, обстоятельства которой до сих пор остаются не выясненными. Вам приходилось что-нибудь слышать об этом?

Папастратос опустил голову и сложил руки на груди, не проронив ни слова.

– Прошу вас, господин декан! Не приходилось ли вам слышать о некоем Ливаносе? Мне сообщили, что если я хочу хоть что-то разузнать о нем, то мне следует обращаться именно к вам.

Профессор вскинул глаза.

– Ливанос… – произнес он. – Давно уже я не слышал этого имени. Очень давно…

Во взгляде Гумбольдта вспыхнула надежда.

– Тогда вы, вероятно, могли бы рассказать нам о нем?

Папастратос вновь погрузился в молчание. Он и в самом деле был завален работой, но упоминание о Ливаносе пробудило в нем давние воспоминания.

Немного поколебавшись, он поднялся из-за стола.

– Прошу меня извинить. Я вскоре вернусь.

Покинув кабинет, он подозвал секретаря и обратился к нему:

– Грегориос, я хочу, чтобы ты отменил все встречи, назначенные на сегодня. И пусть никто больше меня не беспокоит.

– Но ваша встреча с ректором в два пополудни!

– Я совершенно ясно сказал – все встречи. Приготовь нам чай и печенье, и поторопись, пожалуйста.

Секретарь отправился выполнять его распоряжения, а профессор вернулся к неожиданным посетителям.

Гумбольдт тем временем извлек из кофра небольшой серый ящичек и установил его на столе декана. Заметив его, Папастратос остановился, едва переступив порог кабинета.

– А это что, с вашего позволения?

– Прибор, осуществляющий перевод, – пояснил Гумбольдт. – Он значительно облегчит нам общение и позаботится о том, чтобы никто нас не подслушал. Хотите испытать его действие?

Оскар следил за беседой ученых мужей с напряженным вниманием. Профессор Папастратос оказался элегантным, прекрасно одетым господином лет пятидесяти с маленькой бородкой-эспаньолкой и в пенсне. Его седые волосы были аккуратно расчесаны, а пробор проведен словно по линейке.

С первого взгляда Папастратос вызывал доверие. Зато его секретарь – лохматый молодой человек с глазами, горящими от любопытства, едва ли мог на это претендовать. Явившись в кабинет с чайным подносом и вазочкой печенья из слоеного теста, он остался торчать в дверях. Похоже, он многое отдал бы, чтобы узнать, о чем здесь идет речь, но профессор властным жестом велел секретарю удалиться.

Когда молодой человек скрылся в приемной, профессор поднялся и задумчиво прошелся по кабинету.

– Значит, вам нужны сведения о Ливаносе? – начал он. – Ну что ж, скажу без преувеличений: никто и никогда не был с ним более близок, чем я. И это несмотря на то, что мы были абсолютно разными людьми – разными, как день и ночь. Ливанос был немного младше меня, но уже в ранней юности точно знал, чего хочет добиться. Он был – не побоюсь этого слова – одним из величайших гениев нашего времени. Человеком, достижения которого постоянно оспаривали и не признавали. Но все, что он говорил, делал и думал, было исполнено ясности, глубокой мудрости и зрелости, какие можно встретить лишь у зрелых мужей.

Профессор шагнул к книжным стеллажам и отыскал среди прочих трудов тяжелый фолиант в кожаном переплете. На корешке были изображены якорь и шестерня. Папастратос поправил пенсне и принялся неторопливо листать книгу. Вскоре он обнаружил то, что искал.

– Вот, взгляните. Это Александр Ливанос.

Оскар вытянул шею. На гравюре был изображен мужчина лет тридцати. Правильное лицо с тонким носом и полными губами, мгновенно вызывающее симпатию. Художнику удалось передать любознательность и энтузиазм, светившиеся в глазах этого человека.

– Ливанос вырос в бедной семье, он был младшим сыном, – сказал профессор. – Его отец и брат работали на верфи в порту Пирей. Они тяжко трудились с утра до ночи, чтобы обеспечить семье пропитание. Александр, очень рано проявивший большие способности к учебе, избежал подобной судьбы. Он посещал школу, затем Политехникум, где мы с ним и познакомились. И хотя в ту пору я был всего лишь обычным студентом, но сумел понять фантастическую смелость и новизну его проектов и убедил друга показать их профессорам.

– О каких проектах идет речь? – поинтересовался Гумбольдт.

– В первую очередь, о строительстве верфей. Полностью автоматизированных, с высоким уровнем технической оснащенности, позволяющих ремонтировать или строить суда с минимальным использованием труда рабочих. Ливанос предлагал неслыханные технические решения, способные раз и навсегда покончить с нечеловеческими условиями труда, с которыми он был знаком с детства.

– Верфи… – задумчиво произнес Гумбольдт. – Очень любопытно…

Он нахмурился и сделал несколько пометок в своем блокноте.

– Тем не менее, предложения Ливаноса были отклонены факультетом, – продолжал Папастратос. – Их сочли химерами, фантазиями незрелого юнца. Несмотря на то что эти проекты были самыми грандиозными, с какими я когда-либо сталкивался.

– И что произошло потом?

– Ливанос вскоре забросил занятия в Политехникуме. Тем, кто почитал его гений и любил его как человека, он заявил, что здесь его больше ничему не смогут научить. И добавил, что уже установил контакты с людьми, которые могут поддержать его начинания, и не столь узколобы, как здешняя профессура. – На лице Папастратоса промелькнула легкая улыбка. – И знаете, он был прав. Политехникум в те дни был далеко не таким, как сегодня. С тех пор, как Ливанос покинул его, многое изменилось, и я считаю, что в этом есть и моя скромная заслуга.

Непроизвольным жестом профессор пригладил бородку.

– Вам известно, кого имел в виду Ливанос? Что это за люди, с которыми он якобы установил контакты?

– О, да! Одним из них был Никола Тесла.

Гумбольдт в это мгновение поднес чашку с чаем к губам. При звуках произнесенного профессором имени он вздрогнул, поперхнулся и раскашлялся. Отдышавшись, он переспросил:

– Тот самый Тесла?

– Вы знаете его?

– Не лично, конечно, но многое о нем слышал. Да и кто же не слышал?

Шарлотта удивленно подняла брови.