Сталин жил в нашей квартире. Как травмы наших предков мешают нам жить и что с этим делать - Татьяна Литвинова

Кроме темы ареста в нашей семье часто звучала тема потерянного дома, когда негде остановиться на ночлег, нет крыши над головой. Теперь я знаю, что этот мотив тоже из истории семьи. А ведь я много лет не понимала, как и почему подобные «идеи» приходили маме в голову. Помню, однажды она наказала меня (за что – не помню) так: «В постель не ляжешь, будешь спать на полу». Стелить себе постель на полу мне тоже не разрешили. Взять можно было только газету. Помню, стелю ее и так и эдак, все пытаюсь на ней прилечь – по-всякому жестко и холодно. А в газете была карикатура на капиталистический мир: три толстых буржуя. Наверное, это была «Правда».

Интересно: что можно было забирать с собой раскулаченным, выгнанным из их домов? Мне рассказывали, что семью бабушки Нюси соседи предупредили о высылке и вся семья где-то скрылась. Это тогда они совершали вылазки за продуктами или позже? Я знаю, что бабушкины братья ночью залезали в собственный дом и «воровали» свое собственное имущество. А что было с раскулаченными родственниками потом? Где им приходилось спать, что они ели? А депортированные? Например, о депортации моего троюродного деда Вильгельма мне сказали только одно: там, куда его привезли, было холодно.

Из архивной справки

В документах архивного фонда Самойловской районной особой комиссии по раскулачиванию за 1930–1934 годы в списке раскулаченных хозяйств Самойловского района скрывшимися в полном составе за 1933 год значатся:

Шанины:

Василий Иванович, 51 г. – неизвестно где.

Ирина Игнатьевна, 50 л.

Николай Васильевич, 21 г.

Когда я получила и прочитала этот ответ, то не могла понять – говорится ли здесь о моих родственниках или об однофамильцах. Думала, что все-таки о родственниках, ведь они действительно сбежали. Позже получила еще одно подтверждение:

Из архивной справки

Отец Анны Васильевны, Василий Иванович Шанин, принимал участие в Первой мировой войне, был младшим унтер-офицером в составе 329-го пехотного Бузулукского полка. Василий Иванович был ранен в октябре 1914 года за рекой Вислой и находился на лечении в лазарете 83-й пехотной дивизии.

Значит, его действительно звали Василий Иванович. Отчество бабушки – Васильевна. Мать бабушки звали Ириной, это я знала. Поиск информации о родственниках – увлекательное занятие, вроде складывания пазлов. Где был бабушкин отец, профессиональный военный, в 1933 году? Мне известно, что на момент раскулачивания, когда семью прогнали из собственного дома, он уже давно не жил с ней, потому что ранее, в Гражданскую войну, был белым.

А мама выгоняла меня снова. Как-то я в очередной раз в чем-то провинилась, и она сказала: «Уходи из дома». Я поверила, что мама действительно меня выгоняет, и начала собираться. Взяла розовое детское одеяльце из своей кроватки с прутьями, сделала из него узелок, стала собирать вещи. У меня был плюшевый медведь Мишуля, и он не помещался в узелок. Я сидела на краю кровати (большой, родительской), прощалась с Мишулей, обнимала его и плакала. Мама говорила: «Целуйся со своим Мишулей, тебе все равно придется его оставить». И еще она говорила: «К бабушке с дедушкой не ходи, ты им не нужна. Будешь спать в канаве». А мне и не приходило в голову идти к дедушке Пете с бабушкой Ниной. Я готовилась спать в канаве, которая проходила по улице вдоль дороги. И даже позже, когда я школьницей мечтала уйти из дома, строила планы побега, складывала вещи в старый портфель и прятала его за дверью, у меня и в мыслях не было пойти к родителям папы, пожаловаться им. Почему? Мама всегда внушала, что они плохие люди и я им не нужна. Я фантазировала: потеряюсь, подберут меня, стану детдомовской. Даже когда в 11 лет ушла из дома, то пришла не к бабушке с дедом, а к своей классной руководительнице. Кстати, в том старом оранжевом портфельчике лежали фотографии родителей. Я воображала, как буду жить в детском доме и вспоминать их. Мне все время хотелось бежать из Заколдованного Дома. Позже я пойму, что не только мне… Когда я уехала из дома навсегда, убегать оттуда по вечерам стала мама.

Но это будет не скоро. А тогда я еще ходила в детский сад, где на прогулке всегда находила какой-нибудь закуток, чтобы посидеть там одной. Однажды во дворе детского сада зашла в деревянную избушку и села в ней на скамейку. И тут появился маленький мальчик. Он увидел, что я на него смотрю, и попытался выцарапать мне глаза. А я сидела и ждала, когда он это сделает! Нас нашли девочки и позвали воспитательницу. Помню, как они объясняли: «Это Карен из малышацкой группы». Из «малышацкой». Боже мой! Ведь я была намного старше, сильнее и крупнее. Ведь мне ничего не стоило его оттолкнуть. И вообще я могла просто встать на ноги. Сейчас мне страшно вспоминать об этом. Насколько я позволяла делать с собой все что угодно! Я вела себя как ребенок из абьюзивной семьи, усвоивший роль жертвы.

На том месте, где был мой детский сад «Малютка», потом построили новое здание КГБ. Папа любил шутить, что это те дети выросли.

Почти до семи лет я спала в кроватке с прутьями. Там давно уже было тесно, конечно. Дед Петя, папин отец, предлагал удлинить кроватку, сделав откидную платформу. Родители отказались. Мама боялась, что я скачусь и упаду на пол. Позже, когда у маленькой сестры тоже была кроватка с прутьями, она называла ее клеткой. А ведь в ней действительно находишься за решеткой. И тесно, как в клетке. В комнате, где мы жили, нормальная кровать для меня просто не поместилась бы. В дощатом полу были большие щели, а под полом жили мыши, много мышей. Папа сказал, что там живут Микки-Маус и его семья, и я бросала мышам в щели все, что могла: ломтики сыра, счетные палочки (говорила, что это будут их лыжи). Папа придумывал истории про мышей – насколько я помню, очень интеллектуальные. Так, Микки-Маус был ученым. Папа даже сочинил текст его доклада: «…И у нас тоже есть Академия наук, и тоже неизвестно зачем. Вывод: мы тоже произошли от обезьян».

Мама рассказывала об обычаях семьи отца с отвращением. Ее родители, то есть мама и отчим, не отпустили бы дочь из дома, не покормив завтраком. А папа утром уходил из