Безмолвие - Тим Леббон

Женщина корчит гримасу и зажмуривается еще сильнее.

Она дрожит. Веспы пролетают мимо.

Женщина с такой силой прижимает палец к губам, что они кровоточат. Тс-с-с-с.

Видеофайл из социальной сети «Фейсбук»

Пятница, 18 ноября 2016 года

Я наблюдала за тем, как папа постигает правду.

Я молча стояла в дверях гостиной с кружкой кофе для него. Он не замечал моего присутствия. Родители и друзья постоянно говорят мне, что я двигаюсь бесшумно, почти как привидение. Возможно, я двигаюсь так тихо, потому что в определенном смысле всегда надеюсь услышать хоть какой-нибудь звук.

Папа сидел на краю дивана, подавшись вперед, облокотившись на колени, сжимая в руке пульт дистанционного управления, и у него был такой вид, будто он был готов вот-вот наброситься на телевизор. Рот у него был чуть приоткрыт, мизинец на правой руке подергивался. У меня мелькнула мысль: сколько времени папа потратил, чтобы вернуться домой.

Большинство этих кадров я уже видела, но сейчас я снова смотрела их вместе с папой, открывавшим их для себя. Были профессионально снятые сюжеты от корреспондентов по всей Европе. Были любительские съемки на сотовые телефоны, по большей части дрожащие, нередко смазанные и нечеткие. Были кадры воздушной съемки с вертолетов. И говорящие головы – эксперты со всего земного шара обсуждали, что, почему, где и как.

Но все сводилось к одной и той же жуткой, невероятной, неопровержимой правде.

Бухарест пылал. В настоящее время древний город превратился в островки зданий, окруженных бушующим морем огня. Эти кадры я уже видела много раз, я знала, что за чем следует, но все равно не могла оторвать взгляд. «Жуткое очарование смерти», – подумала я. Панорама качнулась – это вертолет накренился, разворачиваясь над рекой Дымбовица, по которой плыли лодки, судя по всему, неуправляемые. Одна лодка уткнулась в берег и застряла. В ней беспорядочно валялись тела, вповалку, в алых пятнах. По ним ползали прожорливые твари.

«Веспы», – подумала я. Вот как их теперь называли. Viespi по-румынски «осы», и хотя эти существа совсем не были похожи на ос – я видела нескольких крупным планом; это были ужасные кадры, и их скоро покажут опять в этом жутком цикле разрушения, который крутили по всем новостным каналам, прерываясь только для сообщений о новых трагедиях, – название «веспы» закрепилось. Другого названия, лучше, все равно не было, поскольку на самом деле никто не знал, что это такое.

Вдруг изображение стало нечетким, покрылось точками, словно объектив посыпали тонким слоем песка или опилок. Вертолет дернулся. И тут первые силуэты безумными спиралями устремились прямо на оператора. Судя по всему, он пристегнутый сидел в открытом люке, потому что первый весп ударил прямо в объектив и отбросил его в сторону.

На экране мелькнуло объятое паникой лицо, судорожный взмах руки, несущий винт словно застыл в воздухе, синхронизировавшись с частотой кадров, и вот небо уже затянула туча веспов, лихорадочно машущих крыльями, атакуя вертолет со всех сторон.

Изображение закружилось, замельтешило – это камера камнем устремилась к земле.

Я смотрела, как папа приложил руки к лицу, оттягивая щеки вниз, словно заставляя глаза оставаться открытыми, несмотря на ужас.

Вернувшийся на экран ведущий что-то беззвучно говорил, затем появился следующий сюжет. Его я также уже видела, и я застонала. Обернувшись, папа увидел меня, и я подала ему кофе. С признательностью взяв чашку, он задержал мою руку в своей, привлекая меня к себе и усаживая рядом на диван. Он крепко прижал меня к себе. Я наслаждалась его запахом, теплом, его близостью. Папа крепко меня обнял. Я сразу же почувствовала себя под надежной защитой, потому что именно для этого и нужны папы.

Папа включил субтитры, но я покачала головой, и он их выключил. Мне хватало одной только страшной картинки.

Подпись сообщала, что эти кадры сняты в торговом центре в Белграде. По всей видимости, это была камера видеонаблюдения или веб-камера; в любом случае она давала фиксированную, застывшую картинку широкого прохода, ведущего к лифтам и эскалаторам, и двумя универсальными магазинами на заднем плане. Народу было немного; посетители вели себя спокойно и безмятежно. Молодая мать сидела на скамейке, играя с малышом, рядом с ней ребенок постарше ел мороженое. Неподалеку стоял мужчина, играющий на гитаре, в раскрытом кофре перед ним блестела мелочь. Мимо проходили покупатели с сумками, уставившись в экраны телефонов, разговаривая, смеясь.

Внезапно внимание всех привлекло что-то, произошедшее за кадром. Головы разом повернулись в одну сторону, словно приведенные в действие невидимыми нитями. Две женщины попятились. Грузный мужчина развернулся и побежал, но споткнулся и упал на лестницу. Никто не пришел ему на помощь, поскольку на самом деле никто не увидел его падения.

Первый весп, влетев в кадр, ударил в грудь мужчину с гитарой, отбросив его к стеклянной балюстраде. У мужчины на лице мелькнуло странное выражение, похожее на смущение. И тут же его рот раскрылся в пронзительном крике, ибо тварь вцепилась в него когтями и зубами, принялась рвать его плоть, и на белые плитки пола у него под ногами упали капли крови.

Казалось, крики мужчины привлекли новых веспов, и вскоре крылатые существа облепили его со всех сторон. Они были бледно-желтые, с виду мокрые, и их кожистые крылья трепетали быстрее, чем у большинства птиц. Я никогда не видела ничего подобного, как и, похоже, все остальные люди.

Молодая мать прижала к себе младенца, накрывая его своей курткой, и схватила за руку второго ребенка. Тот закричал. Появившийся в левом углу кадра весп быстро подлетел к ребенку и впился ему снизу в подбородок.

Я зажмурилась, но все это я уже видела, и жуткие кадры отчетливо врезались мне в память.

Не открывая глаз, я прочувствовала папину реакцию на этот ужас. Он напрягся, затаил дыхание, и его рука еще крепче обняла меня. «Сейчас он увидит полчища этих тварей, – подумала я. – Пиршество. Кровь, собирающаяся лужицами на белом полу, мужчина, опрокинувшийся через балюстраду и исчезающий внизу, преследуемый тварями. Разбивающиеся витрины».

Когда, по моим прикидкам, кошмары закончились, я снова открыла глаза и увидела ведущих. Вид у них был затравленный и уставший, за стеклянной перегородкой у них за спиной мелькали изображения на компьютерных мониторах, люди метались взад и вперед, срывая трубки телефонов и швыряя их обратно. У мужчины-ведущего был ослаблен узел галстука, на верхней губе блестела пленка пота. Я была потрясена. Никогда прежде ведущие не казались такими человечными.

Дальше опять последовали репортажи. Кадры из Венгрии, Румынии, Болгарии, показывающие нападения или, изредка, последствия нападений. Люди сплошным потоком бежали на запад. Один из сюжетов показал запруженную беженцами дорогу, на которую, судя по всему, нахлынула волна веспов, и на этот раз в эфир вышли лишь несколько застывших картинок. Когда пару часов назад сюжет показывали в первый раз, он вышел полностью, без купюр, и я никогда не забуду то, что увидела. Великое множество страшно изуродованных тел, повсюду блестящие алые пятна, все вперемежку с машинами и пожитками, одна большая, длинная мертвая лента, которая еще совсем недавно двигалась по дороге.