Туве Янссон. Работай и люби - Туула Карьялайнен

«Продолжение вечера», известна также как «День похмелья», 1941, масло

Эти или подобные посиделки Туве изобразила на картине «Продолжение вечера», написанной в 1941 году. Картина известна также под названием «День похмелья». На ней изображена молодая пара в подвенечных нарядах, танцующая в мастерской. Свадебный букет небрежно брошен на пол, на столе громоздятся пустые бутылки и стаканы, за столом сидит целующаяся парочка. За происходящим наблюдает одинокий мужчина. Люди, изображенные на картине, безлики, а в качестве интерьера типичный для художницы реквизит: виолончель, венские стулья и бумага. Туве запечатлела не слишком веселый праздник и даже назвала картину «День похмелья». Она писала, что было хорошо встретиться с людьми, «но я лучше бы отвернулась к стене и никого не видела. Лучше бы я вообще не жила, пока продолжается война».

Самые незначительные бытовые впечатления и те были залиты темной краской войны. Туве писала, как она дни напролет проводит в подворье Русской церкви в Хельсинки (так называли тогда в народе Успенский кафедральный собор), погруженная в живопись. Ей тяжело было писать на воздухе, иногда дело чуть ли не доходило до приступов паники. Открывающийся с церковного двора вид на город захватывал и вдохновлял своими заводскими трубами и крошечными деревянными домиками. Это было спокойное, тихое место, где одиночество художницы нарушали только одетые в черное люди, спешащие на богослужение. В тиши было хорошо рисовать. «Маленькая русская старушка подошла посмотреть, чем я занята, и начала что-то бурно объяснять на своем языке. Я лишь смотрела на нее, и ее улыбка умерла, она поспешила прочь, извиняясь. „harasoo“, — сказала я, и она снова улыбнулась. Я не могу ненавидеть…»

Юная женщина, занятая своими красками, не вызывала восторга у людей на улицах Хельсинки. В 1941 году Туве писала, как однажды она разложила мольберт в гавани, и к ней тут же «подошел какой-то человек и сказал, что фрёкен следовало бы вместо этого пойти домой и рожать детей, потому что вот-вот начнется война, это уже точно!». Задачей женщин было рожать, давать новую жизнь взамен той, которую унесла война, производить новых солдат, и об этом не стеснялись заявлять напрямую. Страна нуждалась в детях, и повсеместно поддерживались речи о многодетных семьях, где число детей доходило бы до шести. Но это были не те требования, на которые Туве стремилась откликнуться. Она никогда не пыталась избежать других обязанностей, возложенных на женщин военным временем, наоборот, она участвовала и в земляных работах, была и добровольцем, выполняя различные задания. В Атенеуме она шила маскхалаты и хлебные сумки для солдат, а также участвовала в благотворительных мероприятиях. Вступать в женскую организацию «Лотта Свярд» и идти на фронт сиделкой она не хотела, поскольку придерживалась пацифистских ценностей. Туве ненавидела войну, что было в высшей степени нетипично в стране, где, казалось, воздух был насквозь пропитан пропагандой, в стране, вдохновленной возможностью оборонять свои рубежи. Туве раз за разом погружалась в размышления о том, насколько оправдана война: «Порой меня охватывает такая нескончаемая безнадежность, когда я думаю о тех молодых, которых убивают на фронте. Разве нет у нас у всех, у финнов, русских, немцев, права жить и создавать что-то своей жизнью… можно ли надеяться, давать новую жизнь в этом аду, который все равно будет повторяться раз за разом…»

Иногда с фронта домой в увольнительные приходили друзья Туве, уставшие, голодные, обуреваемые безнадежностью и напуганные перспективой вскоре вновь оказаться на передовой. Они были сломлены физически и морально, изуродованы сражениями и обстоятельствами. Они нуждались в заботе, пище, чистой одежде и передышке. Но больше всего нуждались они в женских объятиях и в телесном отдыхе, который эти объятия приносили. Нужно было понять их потребности, к этому призывала человечность, однако от женщин это требовало принятия нелегких решений и отступлений от норм общественной морали.

Иногда трудно было не то что видеть, а просто осознавать, насколько сильно война и пребывание на фронте влияли на юношей и меняли их. Туве писала, как один из ее старых друзей однажды забрел на «вокзальчик», как она шутливо называла свою мастерскую, где всегда сновали какие-то люди. Встреча с этим юношей, Матти, повергла Туве в шок. Ее визитер еще совсем недавно был робким, мечтательным романтиком, которого интересовали лишь стихи, философия и искусство. Все изменилось в одночасье. Теперь он восхищался войной, предвкушал упоение победы и экстаз завоеваний. По мнению Матти, власть — вот что является главным в мире, а нацизм — это верно выбранная дорога. Правильным казалось ему и уничтожение маленьких государств. В его мире не было нужды в индивидуализме, книгах или стихах. Он наслаждался войной, надеялся на ее продолжение и громко, буквально крича, доносил эти мысли до Туве, будучи у нее в гостях. В той самой мастерской, где, как писала Туве, находились ее натюрморты, где она пришивала кружево на ночную рубашку, где слушала Бетховена и откуда отправляла на фронт стихотворения в конвертах.

Продажа картин служила Туве неплохим подспорьем для бюджета, однако постоянный заработок приносило иллюстрирование, которым она, закончив учебу, занималась все больше. В 1941–1942 гг. Туве выполнила для Центра художественных открыток помимо рождественских и новогодних заказов еще и серию пасхальных открыток и открыток с животными. За эти работы она получила хорошее вознаграждение. Туве иллюстрировала, во-первых, бесчисленное количество рождественских и детских журналов, газет, а также рисовала карикатуры, иллюстрировала обложки книг и делала рисунки для разных издательств и печатных изданий. Ее работодателями являлись такие издания, как «Гарм», «Люцифер», «Свенска Прессен», еженедельник «Астра», «Гепокатти» и многие другие выходившие в Финляндии и Швеции журналы и газеты. Туве высоко ценили как графика, и в 1946 году журнал «Гарм» рекламировал себя, заявляя, что постоянным иллюстратором издания является Туве Янссон, «без сомнений, лучший карикатурист Финляндии».

Одна из анималистических открыток, нарисованных Туве, начало 1940-х

Туве работала невероятно продуктивно. За иллюстрации платили немного, и для того чтобы заработать на хлеб, работать приходилось без остановки. Неудивительно, что подчас она со вздохом называла себя «роботом с чернильницей». Туве часто жаловалась, что не получала художественных стипендий в том размере, в котором, по ее разумению, заслуживала. Она сетовала, что люди считают ее богачкой и думают, что она гребет деньги лопатой.

Она умела облечь в шутку практически все, что угодно. Сквозь бытовой, узнаваемый и в то же время интеллигентный юмор она умело передавала ужасы войны. Страшные события военного времени легче воспринимались именно через смех, в противном случае ее рисунки были бы сразу отвергнуты. В 1941 году шведские издания назвали Туве Янссон лучшим художником-юмористом Северных стран. Слегка изумленная, она написала об этом Еве, признавшись, что ее чувство юмора, судя по всему, не иссякло, несмотря на бесконечные ужасы вокруг.