Лисёнок Ян и Кристалл Судьбы - Ирина Никулина

он просто стоит за моей спиной. Именно стоит — не идет, не бежит, а просто стоит и внимательно, с удивлением на меня смотрит.

— Еще бы не с удивлением, ведь это была ты — девушка его мечты! — опять вмешался Лэсли.

— И тут я увидела его глаза… — продолжала Анна, — Весь остальной мир просто перестал существовать. Я узнала его, как узнают близкого друга, родного и самого дорогого на свете человека. Я поскользнулась, или у меня просто подкосились ноги, а он подхватил меня и улыбнулся. Мы стояли так, глядя друг другу в глаза, наверное, целую вечность, и до того нам было хорошо просто так вот стоять и смотреть друг на друга. Нежность, тепло, счастье переполняли меня, и я знала, что он чувствует тоже самое. Он медленно провел пальцем по моему лицу, смахивая какую-то соринку, а я смотрела в его глаза и мне хотелось и смеяться, и плакать одновременно.

— Как это красиво, — бабушка Лиза, седовласая старушка с тугим пучком на голове, достала из кармана халата платочек и вытерла набежавшую слезу.

— А потом оказалось, что мы учимся с ней в одном институте, — продолжил рассказ Джон, но в разных потоках, и на практику в Олсборг приехали каким-то чудом одновременно…

— И что день рождения у нас почти в один день. У меня 22, а у него 24 мая.

— И что она — это та самая девушка с фотографии… Девушка мечты, — снова вставил свои пять копеек Лэсли, — мама, расскажи…

— Это просто эпохальная история, — рассмеялась Анна, — я же с подружкой ходила в фотоателье, мы сфотографировались, я забрала фотографии и забыла про это дело. Но оказалось, что я так понравилась фотографу, что он увеличил мое изображение и поставил в витрину своего салона вместо рекламы.

— А я случайно проходил мимо этой витрины, увидел портрет и с первого взгляда влюбился в эту красавицу, — продолжал Джон, — я долго ходил потом туда, ноги сами меня приводили к этому фото-салону, в конце концов, я все-таки уговорил фотографа, и он признался, что это фото реальной, живой девушки, его клиентки, которая живет в нашем городе, только вот ни адреса, ни телефона девушки у него не было. Я его очень упрашивал тогда, и он обещал мне напечатать портрет.

— И напечатал. Когда я пришла в гости к Джону, еще там, в Олсборге, он достал из своего чемодана какой-то учебник, а там вместо закладки — моя карточка! Вот уж я удивилась! А потом подумала, что не просто так я оказалась в Олсборге, это было какое-то феноменальное стечение обстоятельств. В обычной человеческой жизни такого ну просто не бывает. И моя навязчивая идея — пойти в тот день гулять к замку, странные чувства, когда я увидела его. Мной как будто двигала какая-то неведомая сила…

— Еще бы, папа же тебя загадал встретить, значит, это должно было случиться — вы же оба сенмиры, — многозначительно подчеркнул Лэсли.

— Так мы и познакомились… и больше никогда не расставались, — сказал Джон.

— А после института нас распределили в Сноутон, и мы туда поехали уже мужем и женой. А потом родился Лэсли, еще в общежитии, помнишь?

— И когда мы принесли его домой и положили на единственное мягкое, что у нас было — на подушку…

— Он ее описал, — засмеялся Ян, который, конечно же, знал все эти истории наизусть, но только сейчас начал осознавать их смысл и значение.

— Так, давайте не будем уточнять кто, где и при каких обстоятельствах описался, — возразил было Лэсли.

— О нет, давайте будем, — перебил его Ян.

— Ну, тогда давайте еще вспомним, — сказал Джон, — Как в первом классе, не помню в каком месяце, но стояла осень, и было уже прилично холодно, у Лэсли случился неожиданный порыв братолюбия и он забрал кое-кого из садика…

— И мы прыгали на кроватях, а потом пошли гулять во двор прямо в домашних тапках, — продолжил было Ян.

— Да уж… мне соседи тогда рассказывали, — перебила его Анна, — двери нараспашку, дома никого нет, а эти двое в тапочках гуляют… в ноябре!

— Это еще что… — сказал Ян, — однажды мы играли, как будто попали в осаду, враги окружили наш город, продовольствие кончилось, и стало нечего есть, а ты, Лэсли, сделал похлебку из воды, сухих хлебных корок и растительного масла, да еще приговаривал, что эта похлебка для любого жителя осажденного города просто на вес золота, и заставлял меня ее есть…

— Это была игра, и ты умирал с голоду! Ты забыл? Эта похлебка была манной небесной! Да за нее буквально дрались все жители, а досталась она тебе, неблагодарный!

Вечер воспоминаний затянулся. Когда разошлись по спальням, уже давно зажглись на небе звезды, успокоился ветер, стояла глубокая, тихая ночь, время от времени где-то вдали лаял на привязи чей-то пёс, в открытые окна летел треск цикад.

Уже лежа в кровати, Ян вспоминал мамин рассказ, он любил слушать про их с папой встречу: было в этом что-то невероятно нежное и прекрасное. Хорошо, что мама и папа оказались сэнмирами, а то бы они могли никогда и не встретиться.

По мнению Яна, только сила папиного желания познакомиться с незнакомкой с портрета смогла сделать их встречу реальной. «Желания, сильные желания всегда исполняются», — любил повторять Джон, — «Так что будь очень осторожен в своих желаниях, сто раз подумай, прежде чем захотеть чего-то всем сердцем, с последствиями желаний тебе жить».

Кровать, на которой они лежали вдвоем с Лэсли «валетом», была чрезвычайно высокая, столько перин положила на нее бабушка, не признававшая современных ортопедических матрасов. «На воздусьях самый сладкий сон», — говорила она. Ян буквально утонул в облаке, так было мягко и приятно.

Комната, в которой они спали с братом, была малюсенькая, всего-то в ней помещалась одна единственная скрипучая кровать, да платяной шкаф. Двери в комнату не было, вместо нее проем закрывала тяжелая, желтая бархатная занавеска с кисточками.

Лэсли уже спал под соседним одеялом, из зала доносились приглушенные голоса — это мама с папой укладывались спать на большом раскладном диване. Бабушка занимала самую маленькую комнатку в доме, в которой кроме узкой односпальной кровати вообще ничего не помещалось. На стене ее висел ковер и перехваченная бантом балалайка. Под тихий стук ходиков Ян провалился в сон.

Глава 11. И утренние воспоминания…

Утром Яна разбудили отчаянные вопли горластого петуха и блеянье овец, которых выпускали в загон перед домом. Всего овец было пять, а его самая любимая — Ярочка — нежная и ласковая овечка, появилась у