«Я сам свою жизнь сотворю» Инженер. Функционер - Геннадий Вениаминович Кумохин

Формально Корецкий был моим руководителем, но только формально. Он не вникал в мои дела, а я и не слишком настаивал на том, чтобы он был в курсе. Я все больше был вынужден решать вопросы, которые были в компетенции секретаря парткома, но сваливались на меня, поскольку он регулярно отсутствовал с дежурной формулировкой: болезнь мамы.

Однажды, в средине февраля, как обычно, я не ушел в конце рабочего дня, а сел писать едва ли не последний «егоровский» протокол. Когда, часа через два, я подошел к станции метро, вход преградило оцепление милиции, а вокруг гудели скорые и бегали люди в белых халатах.

Мне удалось выяснить, что на эскалаторе как раз в то время, когда в Институте закончилась работа, произошла страшная авария. Есть многочисленные раненые и даже жертвы. Я старался даже не думать, что могло быть, если бы я ушел с работы со всеми.

Наутро Институт гудел как разбуженный улей. В партком без конца звонили секретари, докладывали о страшных слухах, которые гуляли по подразделениям. Говорили, что на Опытном заводе и у нас, в Институте, где в это время закончились смены, якобы, десятки жертв. Оказалось, авария произошла на крайнем слева эскалаторе. Его лента внезапно ушла вниз и десятки людей попадали в жуткие жернова шестерен.

Одна девушка из нашего Института возвращалась с подругой домой. В гуще людей им пришлось разделиться. Она выбрала средний эскалатор, а ее подружка оказалась на крайнем. Девушка видела, как вместе с другими людьми подруга бессильно цеплялась за боковой поручень, а потом навсегда исчезла в страшном провале.

Однако, ни в газетах, ни по телевидению об этой трагедии не было сказано ни слова. Страна еще не научилась смотреть правде в глаза. Мы, вообще, еще многому не научились.

Как назло, в Институте отсутствовало все руководство, а в парткоме Корецкого тоже, естественно, не было. Я созвонился с секретарем директора. Александра Ивановна, платиновая, как теперь говорят, блондинка, пожилая, спокойная, была мудрой женщиной. Мы решили выяснить, сколько на самом деле погибших. Оказалось, четверо, молодые ребята и девчонки. Это было ужасно, это было много, но не десятки, как твердили паникеры.

Я позвонил в райком, сообщил, что мы решили, чтобы пресечь досужие вымыслы, повесить некрологи в подразделениях и в проходной Института. В райкоме было не до меня. Никто мне перечить не стал. Может быть, это решение покажется сейчас тривиальным. А тогда оно потребовало определенной смелости, ведь до времени «гласности» должна была пройти еще целая пятилетка «пышных похорон».

О том, что принятое решение было верным, стало ясно, потому что все панические разговоры в Институте сразу прекратились.

Моей любимой в день рождения

Был ясный, по-летнему теплый день в начале августа. Мы встречали его на даче под Крюковом или, как теперь называется, Зеленоградом.

Это последнее лето, когда еще был жив Николай Иванович, муж моей тещи.

Осенью, собирая созревшие яблоки, он неловко упадет с дерева и ударится спиной. И, как будто, все обошлось, но потом у него будет долго болеть поясница. Он ляжет в больницу на обследование, и врачи предложат ему сделать операцию.

Так, ничего особенного, больше для профилактики. Нина Васильевна посоветуется с друзьями-хирургами, и те в один голос согласятся: оперировать. Ему проведут операцию, но, по недосмотру, сделают укол антибиотиком, на который у Ники была аллергия. У него откажут почки, и он умрет почти через неделю.

— Ты, знаешь, — скажет он Иринке, в последний раз, когда она придет его навестить, — мне кажется, что это я лежу и смотрю фильм про меня.

И я помню, как плакала Нина Васильевна на похоронах и без конца повторяла:

— Родной, родной!

Но сегодня мы на даче все вместе, потому что у моей любимой день рождения. У Николая Ивановича день рождения был вчера, но вчера был рабочий день. А сегодня выходной и дни рождения отмечают вместе. В последний раз.

Прошло уже больше десяти лет после нашей свадьбы. Отношения у меня с Ники наладились. Особенно сблизил наш первенец — шестилетний сынишка, которого Николай Иванович очень любит. Вот и сейчас он возится с внуком, которого считает своим, а малышка дочь крутится возле них.

Бабушка, Евгения Михайловна, несмотря на возраст, пытается готовить пирог, и Иринка ей активно помогает. Она у меня стала настоящей опытной хозяйкой. Вот только настроение у моей любимой какое-то нерадостное.

Я попытаюсь сделать ей приятное и готовлю стихотворение по случаю, хотя стихов не писал уже несколько лет.

Ты дню рождения не рада,

Как сводке о плохой погоде.

Не надо, милая, не надо -

Еще считать нам рано годы.

Скажи, зачем нам в дни расцвета

Печаль о той другой поре?

Ведь значится макушка лета

У нас с тобой в календаре!

И все пока неповторимо,

И мир как будто нам одним.

Мы будем долго молодыми -

Покуда сами захотим.

Вот зоркой зрелости примета:

Простая мудрость — дар небес.

Пусть долго в жизни длится лето,

Но и зима в ней тоже есть.

Давай не будем в вечность верить,

Но больше каждый миг ценить.

Иною меркой время мерить,

И крепче прежнего любить.

Райком

К сожалению, время моей работы в парткоме Института подходило к концу.

Уже пару раз заведующий орготделом Василий Иванович делал мне прозрачные намеки на переход в аппарат райкома. Затем третий секретарь, Драч Николай Петрович, поймал меня как-то за руку на лестнице,