Шутка костлявой девы - Наталья Чердак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Серьезно? – щурит он на меня глаза.
– Конечно, побольше о даре от Бога и разносторонности, гранях личности и всем таком. Девушкам нравится, когда им вешают на уши лапшу.
Друг смотрит недоверчиво.
Наклоняюсь совсем близко и наставляю:
– Ну, чего расселся? Давай иди. Про фигуру не забудь. Это тоже важно.
Девушка на сцене держится непринужденно.
– Я буду читать по листочкам, ребят. Стихи пишутся в спешке и учатся прямо на сцене. Дома перед зеркалом репетировать – совсем не по мне.
Зал притихает. Погруженные в себя люди закрывают глаза и молча слушают: красные точки их сигарет похожи на крохотные, светящиеся в полумраке фонарики.
Сказать, будто это было что-то неземное? Вряд ли. Хотел ли я упасть перед ней на колени? Нет, конечно.
Но одно меня удивило.
То, с каким неподдельным чувством она читала свои стихи. Слова летели вниз, будто одежда.
Я раздеваюсь, прямо здесь, перед вами.
Сбрасываю с плеч стихи-откровения.
Простыми или сложными словами
Описываю жизнь.
Вы составляете мнение…
Она говорила что-то о том, что этот город ее душит. Но что без него она не может. «Промозглый Питер, мы твои пленники с колыбели», – запомнилось мне. Девушка была грустной и усталой, как больная синяя птица, но глаза ее горели, в них тлел огонек и с каждым словом он разгорался все сильнее. Все ее стихи будто были посвящены одному человеку, который находится где-то далеко.
Мне не было ее жаль. Она не вызывала ни сострадания, ни сочувствия. Только грусть и понимание. Чувство, будто ты тоже это испытал.
Когда поэтесса сошла со сцены и села на свое место, я пододвинулся ближе.
– Зачем ты так грустишь? Кто тебя обидел?
Похоть прошла. Хотелось просто защитить ее.
Она уставила свои неподвижные глаза куда-то мимо моего плеча и произнесла:
– Никто меня не обижал. Записывая чувства, я избавляюсь от них.
– А зачем тогда перечитываешь на сцене?
– Чтобы не забывать, – отвечает она. К этому времени ее взгляд сделался более осмысленным.
– Хочешь чего-нибудь? – задаю я вопрос и ищу взглядом официантку.
– Да, воды, просто воды или сока, в общем, что-нибудь без алкоголя.
– Конечно, – произношу я и встаю со своего места.
Когда возвращаюсь, она уже почти спокойна. Она с благодарностью принимает из моих рук сок.
– Так если это плохие чувства, зачем себя насиловать? – начинаю я. Мне хочется докопаться до правды и понять ее, хотя обычно было плевать на все женские порывы и истерики.
Она улыбается.
– Ты когда-нибудь слышал про племя маиси?
Я делаю задумчивую мину. Она смеется.
– Конечно, не знаешь. Это был риторический вопрос. В общем, маиси абсолютно лишены чувства времени. Они стараются не спать, потому что думают, будто во сне теряют себя.
– Это как? – мне становится интересно.
– Спать, по их мнению, вредно. Просыпаешься немного другим человеком. Проблема не в том, что новый человек тебе не нравится, ты просто перестаешь быть собой. Я просто слежу за личной эволюцией, потому и пишу. А прошлому отдаю дань уважения. Если не помнить того, что было, как можно ценить то, что есть?
– Интересная логика, – произношу я.
За соседним столиком громко захохотали. Мы одновременно поворачиваем голову: рыжая девица восседает на коленках Макса и жизнерадостно смеется.
Я отвожу глаза. Похоже, друг в ударе.
– А что ты еще про них знаешь?
Мой мозг довольно вместительный. Я не смог пойти в университет, но всегда любил узнавать новое о мире, поэтому мне нравились собеседники с интересными для меня знаниями.
– У племени очень странные отношения с категорией времени. Они не знают, что такое «завтра» и что такое «сегодня», и так же плохо ориентируются в понятиях «прошлое» и «будущее». Они не думают о будущем. Принимают жизнь такой, какая она есть. Если сегодня они не поймали рыбу, ужина не будет. Маиси не расстроятся, они искренне не понимают, зачем есть несколько раз в день. Временами даже когда в деревне много пищи, они устраивают себе «разгрузочные дни»…
– Интересно. Я думаю, многим бы не помешала такая философия. Человек почему-то берет столько, сколько дают, и пытается урвать еще.
– Ты ведь понимаешь, что по-другому быть не может? Мы как крысы, которые тащат все в дом и запасают провизию «на черный день»?
После этого наш разговор был прерван: со сцены скатывается круглый, как мяч, бородатый поэт, хватает девушку за локоть и говорит, что ему плохо и надо поговорить. Пожалуй, на сегодня общения с ней хватит и теперь нужно уходить. Хотя я не задал волнующий меня вопрос. Думаю, возможность еще предоставится.
Этот парень, который утащил ее, мне совсем не нравится. Решаю посидеть и подождать ее возвращения, но девушки нигде нет. Выхожу во второй зал, останавливаюсь около стойки с напитками и легонько толкаю какого-то напившегося сидра поэта.
– Ты чего дерешься?
– Все нормально. Мне нужно узнать…
Говорю пару слов о тронувших меня стихах. Он вроде как пока не понимает, о ком я. Описываю внешность.
– А-а-а… Ты о ней, – говорит он. – Она ушла с Эрнестом. Он давно за ней приударяет. Вот недавно встречаться вроде как начали…
– Спасибо, – цежу сквозь зубы и отхожу.
Озадачил меня этот вечер и заставил задуматься. Однако следующее утро выбило из головы философские рассуждения и поставило меня перед неожиданной задачей.
Когда поэтесса сказала «извини», я заметил, что на меня смотрит другая женщина. Заметив это, я улыбнулся и после исчезновения той девушки пошел навстречу приключению. Я был очень зол и настроен весьма агрессивно. Но Мари просто тащилась от таких, как я.
– Тридцать пять? Серьезно? – вскрикиваю я и делаю вид, будто не верю.
– Да, именно. В отличие от многих других женщин, я не скрываю свой настоящий возраст.
Передо мной восседает истинная поэтесса. Такая, какой я их всегда представлял.
Чуть пухловатая дама с округлыми бедрами и немного опухшим лицом. Ее волосы взбиты в прическу, из которой все еще торчит заколка с черными перьями. Похоже, той ночью мы немного перебрали. Сейчас голова побаливает, а тело ноет. Все-таки хорошо, что вчера я поймал ее полный интереса и желания взгляд.
Каждый мужчина замечает в женщине что-то свое. Важная деталь, которая сразу бросается в глаза и приковывает внимание. У нее вчера это был огромный фиолетовый бант на голове с торчащими во все стороны черными перьями.