Мы уходим последними… Записки пиротехника - Виктор Иванович Демидов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Лодка не подходит, товарищ подполковник. Вы же знаете, чуть не целый километр идешь – и все по колено…
– А зачем брать шлюпку? В следующий раз возьмите плоскодонку.
Я понял это как приказ продолжать поиски.
На другой день моряки выделили плоскодонную лодчонку. Однако и она не всюду подходила к берегу так близко, как это было нам нужно. Правда, мы все-таки обшарили значительный кусок дна, но и на этот раз оставался еще не проверенный участок. Я уже не стал заезжать в управление, а просто позвонил и сообщил, что завтра работы будут продолжены. «Шеф» согласился без дополнительных расспросов.
Ребята мои боролись с волнами и мелями геройски. Они выкручивали себе плечевые суставы, яростно налегая на весла, обдирали кожу на ладонях, беспрерывно работая шестами… И все напрасно: море не хотело признавать нашей высокогуманной миссии. Равнодушное мелководье не пускало нас как раз в тот самый «лягушатник», где, судя по всем приметам, барахталась летом наша новосибирская гостья.
– Суши, ребята, весла, или как там у вас это называется! – в полном отчаянии скомандовал я. – Купаться будем…
Занятная, наверное, это была картинка. Осень. Море отливает холодной сталью. Играет свежий ветерок. А на порядочном расстоянии от берега ходит в воде человек без брюк, но в офицерском кителе и в фуражке. Помесит, помесит донный песок – погреется в лодке. Потом снова помесит… И так – два часа кряду.
Для большей гарантии мы протралили весь «лягушатник» взятой напрокат сетью. И снова ничего не нашли. Но на сей раз нас это почти не волновало: не нашли – значит, нет здесь уже больше предмета, «похожего на мину». А может быть, даже и не было.
В управлении, вдоволь повеселившись рассказом шофера о моих приключениях, спросили:
– Что ответить заявительнице?
– Напишите, пусть на будущий год снова приезжает. Но чтобы друзей выбирала из специалистов…
* * *
…Ночью, засыпая, я думал, что в конце концов мир не так уж плохо устроен: от холода, можно согреться, непреодолимое преодолеть. Правильно, что мы все-таки проверили это место – еще за один кусочек земли можно быть спокойными.
Самая короткая глава…
Утром 27 июня 1958 года в детском саду поселка Лигово во время прогулки произошел взрыв. Двое детей убито. Одна четырехлетняя девочка получила тяжелое ранение позвоночника и отправлена в больницу. Двое ребят и воспитательница ранены легко…
* * *
Никогда не забуду этого кошмара!
* * *
Заплаканные лица…
Скорбные взгляды глубоко запавших глаз…
Запах горелого пороха…
Скользкие куски стекла на полу…
Черные разводья копоти на нежно-голубой краске…
Идеально застеленные детские кроватки со стерильными подушками и простынями…
Сорванные с петель двери…
Чей-то испуганный, словно вздох, шепот: «Два дня, как садик открыли… Господи, горе-то какое…»
* * *
…По низине, сосредоточенно глядя под ноги, ходит человек с ярким цветастым узлом в руках. Походит, походит, опустится на корточки, что-то положит в узел. Снова походит. Снова опустится.
– Отец… Сына родного собирает…
«По показаниям очевидцев, в момент взрыва погибший мальчик стучал камнем по какому-то металлическому предмету, находившемуся на бровке ямы, приготовленной для установки оградного столба. По-видимому, взрыв произошел от удара по немецкой противотанковой мине».
Мы прибыли слишком поздно…
Опасная зона
Нынче в Ленинграде очень много туристов. Из каких только стран и городов не приезжают к нам люди! Их водят по дворцам, паркам, музеям, показывают выдающиеся произведения искусства, рассказывают об истории города…
Однажды группа весьма респектабельных гостей встретилась мне в Нижнем парке Петродворца. В центре небольшой толпы сопровождающих важно шествовал глава иностранного государства. Гости остановились около знаменитого на весь мир Самсона, раздирающего львиную пасть, и высокому гостю начали что-то рассказывать.
Я стоял по другую сторону канала, смотрел на интересующихся нашими памятниками господ, и мне вдруг ужасно захотелось показать им еще одну достопримечательность этого парка – торчащую прямо у моих ног стодвадцатимиллиметровую минометную мину бывшей германской армии. Пусть бы поглядели они на нее, двадцать лет просидевшую в теле живого дерева. Может быть, и напомнила бы она им о чем-нибудь, может быть, и заставила задуматься. Три миллиона человеческих жизней унесла война в XVII веке, пять с половиной – в XVIII, шестнадцать в XIX. В XX погибло почти восемьдесят миллионов человек! Куда дальше-то?..
Я не люблю памятников, сохраняющих на века имена не жертв и героев, а фамилии скульпторов и архитекторов. Павшие нуждаются не в оригинальных постаментах, не в модерновых ансамблях. В памяти. Поэтому живым нужно напоминать. И покруче!
В нашем городе много памятников. Есть и такие, что не включены ни в один каталог. Но именно их я бы демонстрировал иностранным туристам.
…Когда я выхожу на Московский проспект, меня так и тянет молча постоять около уродливого сооружения, вросшего в землю перед Дворцом Советов. Летом крышу его превращают… в клумбу. А дот все равно остается дотом. Его грубые стены, его бойницы, кажется, до сих пор пахнут гарью…
…Мимо одного из домов Лиговки я не могу пройти, не взглянув на почти стершуюся надпись – «Бомбоубежище», как не могу не замедлить шага перед выбоинами на гранитных колоннах Исаакиевского собора и Дома книги, перед львом с оторванной челюстью у здания Манежа… Эти раны были нанесены настоящими осколками, каждый из которых мог оборвать человеческую жизнь.
Я видел много красивых памятников. Целые ансамбли, выполненные талантливейшими мастерами. Но ни один из них не взволновал меня так сильно и не запомнился так надолго, как простой полуразрушенный кусок стены в местечке Красные Зори, за Стрельной. На внутренней плоскости ее чудом уцелела мраморная доска. Когда-то, видимо, на доске писались имена сановитых владельцев усадьбы. Сейчас черной краской, корявым почерком по гладкому, лоснящемуся полю – лишь одна надпись:
Краснозорец!
Ты видишь руины – работа врага.
Они нам дороже всего на свете.
Коль память о детстве тебе дорога,
Приди на развалины эти!!!
До войны здесь был обыкновенный детский дом. А между тем многие из воспитанников его уже никогда не смогут припомнить своего детства. Их нет. И мне с лихвой достаточно одного этого уголка, чтобы задуматься о самых серьезных проблемах, чтобы почувствовать яростную ненависть к тем, кто снова мечтает о смерти людей.
Ничто горестное нельзя, мне кажется, помещать в дорогую