Перемена мест - Лев Гурский

– А на самом деле? – поинтересовался я. Икры больше не хотелось. То ли я уже наелся, то ли угрожающая дата выпуска все-таки оказала на меня психологическое воздействие.

– На самом деле это ширпотреб, – объяснил с готовностью Пряник. – Эта посудина всего лишь ровесница моего литературного агентства.

– Совсем молоденькая, – кивнул я.

Пряника, основателя одноименного литагентства, в миру звали Шурой Пряниковым. До перестройки и гласности рыжие Шурины кудри мелькали в редакциях различных тонких научно-популярных журналов, где инженер Пряников немножко подрабатывал переводами импортной фантастики. Впрочем, подрабатывал Шура еще и переводчиком в Госкино на всяческих просмотрах и фестивалях. Это позволяло ему совершенствоваться в разговорном английском и давало возможность знакомиться с самыми неожиданными и интересными людьми. Лично я познакомился с ним при обстоятельствах, не слишком благоприятных для Пряника: тот в сильном подпитии пытался поменять какие-то доллары. В пору нашего знакомства это еще подпадало под серьезную статью о незаконных валютных операциях, валютчиками занималось ГБ, и, попадись Прянику на моем месте кто-то другой, Шура загремел бы на лесоповал. На Пряниково счастье, в МУРе на моем месте работал тогда именно я и никто другой. Я быстро выяснил, что злополучные доллары Шуре дал некий мистер Гричмар, приехавший на фестиваль режиссер из Голливуда. Штатный гэбистский переводчик неожиданно захворал, и Гричмару дали в качестве толмача совсем постороннего Шурика. В первый же день фестиваля эта американская киношишка, Пряник-переводчик и примкнувший к ним крупный советский писатель, ныне депутат Госдумы Крымов, завалились втроем в какую-то околокиношную забегаловку и упились в совершеннейшую зюзю. К середине вечера закончилось гричмаровское виски, вышли все рубли у Крымова и Пряника, и переводчику было поручено по-быстренькому поменять полсотни долларов и приобрести что-нибудь многоградусное. К этому моменту Крымов с Гричмаром уже могли общаться друг с другом только при помощи жестов и нечленораздельного мычания, потому острая нужда в переводчике, собственно, отпала. Правда, и сам Пряник к тому времени выглядел немногим лучше, а потому, меняя у швейцара в «Метрополе» гричмаровские баксы, вел себя вызывающе. Осторожный швейцар посчитал визит подозрительного Пряника милицейской провокацией и сам вызвал наряд. Когда валютчик Шура был доставлен пред мои светлые очи, он уже протрезвел настолько, что оказался способен внятно объяснить, где и как именно его черт попутал. По правилам несчастного Пряника следовало просто передать смежникам в КГБ, но, к великой Шуриной удаче, я выписывал один из тех тонких научно-популярных журналов, в которых наш валютчик публиковал свои труды. Минут сорок я убеждал нашего генерала, что дело это может вызвать международный скандал, что особенно неприятно во время фестиваля. Причем виновными в этом скандале будем признаны, разумеется, не гэбисты, а мы. То есть МУР. Я беззастенчиво пользовался тем, что между Петровкой и Лубянкой давным-давно пробежала черная кошка, и доказал-таки, что инцидент с американцем надлежит побыстрее замять, пока не вмешались славные чекисты. Совместными усилиями мы аннулировали милицейский протокол, и я на казенной машине доставил раскаявшегося Пряника в ту же забегаловку, из которой он вышел. По дороге мы заехали в гастроном, где я на свои деньги купил поллитровку. Вся операция от момента захвата Пряника до момента его освобождения заняла часа два, поэтому Гричмар с Крымовым по-прежнему находились в забегаловке и даже не заметили, что переводчик отсутствовал так долго… В пору перестройки Пряник заматерел, из худенького рыжего хлопца превратился в солидного господина, открыл собственный литературный бизнес. Но никогда не забывал нашу первую встречу и, если нужно было, помогал мне, чем мог. Иногда его консультации для моего частного сыска оказывались бесценными. На господина Лебедева, например, навел меня именно Пряник. Я, со своей стороны, сделал все возможное, чтобы владелец «Папируса» никогда не догадался, откуда частный детектив Штерн вызнал его уязвимые места. Иначе автобусик «Омни-кола» с автоматчиком на борту первым делом приехал бы по Пряникову душу. Я решил, что о сегодняшнем приключении, завершившемся автомобильной аварией, чувствительному Шуре лучше не рассказывать. Совершенно ни к чему его нервировать. Оставим погони и перестрелки частной фирме «Яков Штерн энд Автоответчик»… Пряник наконец прервал мои раздумья.

– Ну, так что? – полюбопытствовал он. – В чем твоя проблема? Ты ведь ко мне пришел не икру лопать, правильно?

– Правильно, – согласился я. Как и Властик Родин, мой Пряник знал, что я никогда не прихожу без дела, не имею такой привычки. Хотя я и не очень пока представлял, как к такому делу приступиться. – У тебя есть какие-то контакты с «Меркурием»? – спросил я наконец.

Шура отреагировал на мой вопрос внешне не так нервно, как Родин. Однако я заметил, как при слове «Меркурий» Пряник как-то подобрался. Чуть-чуть. Менее пристальный взгляд ничего бы не уловил.

– А что случилось? – переспросил Шура. – Возникли какие-то сложности у кого-то из твоих клиентов?

Сказку про знакомого переводчика Прянику рассказывать было бесполезно. Всех переводчиков в радиусе ста пятидесяти километров он прекрасно знал и сразу бы обнаружил мое вранье. Для Пряника надо было состряпать более правдоподобную версию. Такую полуправду, чтобы она выглядела гораздо убедительней, чем правда.

– Клиент один у меня наклевывается, – ответил я. – Зарубежный. Хочет законтачить с «Меркурием», но боится, не кинут ли его?

– Из какого твой клиент зарубежья, из ближнего или дальнего? – обеспокоенно поинтересовался Пряник. Видимо, он вообразил, будто какой-то неучтенный американец ломанулся на российский издательский рынок без его, Пряникова, посредства.

– Из ближнего, – успокоил я Шуру. – Из Литвы, – на ходу придумал я подходящую страну, за пределами Шуриных амбиций.

Пряник облегченно вздохнул.

– Скажи своему литовцу, чтобы не валял дурака, – проговорил он. – «Меркурий» – это Черный Ящик.

– В каком смысле? – несколько озадаченно спросил я. Иногда Шура обожал выражаться туманно. Чаще всего это случалось именно тогда, когда более конкретный ответ был не слишком-то приятным.

– Да в прямом, в прямом, – нетерпеливо сказал Пряник. – Прямее некуда. Черный Ящик – это значит, что никому непонятно, что там происходит внутри и почему это происходит. Я не имею понятия, кто управляет этим механизмом и по какому алгоритму они работают. Ты видел стенографический отчет заседаний нижней палаты Думы, который они издали?

– Видел, – кивнул я. – Убийственная штука. Так роскошно даже Леонида Ильича не издавали, а уж наших депутатов и подавно. Золотое тиснение, бархат, изысканные гравюры на форзаце. И эта роскошь лежит теперь в каждом втором газетном киоске по оскорбительно низкой цене. То есть они эту штуку издали нарочно в убыток себе.

– Точно, – согласился Пряник. – Потому я их и побаиваюсь. Никогда не поймешь, что они выкинут в следующий раз. Я совсем не исключаю, что «Меркурий» содержится нашей Думой для непонятных мне целей. А может, и Лубянкой – тоже пока непонятно для чего. Или даже «Меркурий» на содержании у этого… арестанта номер 1.