Глаз Лобенгулы - Александр Косарев

«Наверно, они всё же увидели во мне друга, — думал он, энергично включаясь в общую трапезу. — Значит, не позже чем завтра проводят до какой-нибудь оживленной трассы, и к вечеру я доберусь до корабля». Старпом мечтательно заулыбался, представив удивленное выражение лица капитана, но уже через секунду нахмурился: «Ему же придется из-за меня объясняться с пароходством! Ну да ладно, авось обойдется. Должны же там, в конце концов, понимать, что в одиночку против группы вооруженных людей не попрешь?! К тому же нам давали четкое указание — не вступать в конфликты с местными ни при каком раскладе…»

Ужин подошел к концу. Опустевшие миски были отставлены в сторону, и под звуки невесть откуда взявшихся барабанов и латунных тарелок повстанцы приступили к ритуальному танцу. Выстроившись цепочкой и издавая гортанные крики, они принялись столь рьяно скакать и прыгать вокруг костра, что старпом поневоле озаботился состоянием их пяток. Командир отряда некоторое время взирал на пляску со стороны, но потом не выдержал и тоже присоединился. Владимир Васильевич остался единственным зрителем. На его взгляд, танец больше напоминал воинскую тренировку, нежели художественную самодеятельность. Повинуясь замысловатой барабанной дроби, бойцы то угрожающе подпрыгивали на месте, то резко пригибались, словно уклоняясь от удара, то ожесточенно размахивали руками, будто расправляясь с невидимым противником… Фантастические тени, отбрасываемые истово вращающимися фигурами, буйно метались по стенам хижин, усиливая охватившее старпома чувство нереальности происходящего.

Прежде подобное он видел только по телевизору — в передачах Юрия Сенкевича «Вокруг света». Теперь же его самого угораздило каким-то чудом оказаться на обширной африканской поляне, в центре которой дружно отплясывали, рычали и выли полуголые воины неизвестного племени. «Да, будет о чем рассказать дома!» — мечтательно вздохнул Владимир Васильевич.

Когда ритуальная пляска-тренинг закончилась, самодеятельные артисты, тяжело дыша и утирая пот, начали разбредаться в разные стороны. Гигант, только что слоноподобно прыгавший подле своего командира, тут же подошел к старпому, похлопал по плечу и жестом указал на отведенную для него хижину: пора, дескать, возвращаться в место заключения. Однако на сей раз обошлось без унизительных толчков в спину, и Владимир Васильевич заснул с ощущением скорого завершения выпавшего на его долю неприятного жизненного эпизода.

Утреннее же пробуждение доказало прямо противоположное. Грубый окрик, бряцанье оружия и ничего не соображающий спросонок Владимир Васильевич, едва успев сунуть ноги в сандалии, уже бежал в веренице каких-то людей по раскисшей от утренней влаги тропе. Лишь окончательно проснувшись, он начал озираться по сторонам в надежде увидеть хоть одно знакомое лицо. Однако ни повара, ни гиганта, ни даже кого-либо из вчерашних танцоров рядом не оказалось. И только когда все выбежали на довольно широкую поляну, старпом понял, что за ночь отряд просто увеличился не менее чем в три, а то и в четыре раза. Во всяком случае, далеко впереди мелькала знакомая пятнистая куртка главаря банды, то и дело заслоняемая широченной спиной его могучего подручного. Еще он заметил, что многие бойцы, объединившись по двое, несут на шестах мешки, очень похожие на те, которые совсем недавно он перевозил на своем корабле.

«Всё ясно, — догадался Боев, — часть груза осталась в поселке из-за поломки грузовика, вот за ней-то и подогнали новых носильщиков… Интересно, куда мы направляемся? Может, к шоссе?»

Однако по выглянувшему вскоре из-за деревьев солнцу он, быстро определившись со сторонами света, понял, что вместе со всеми, напротив, удаляется от побережья. Настроение резко упало, и Боев решил во что бы то ни стало прояснить ситуацию на первом же привале. Но когда — спустя пять часов непрерывного бега! — привал был наконец объявлен, сил ни на что уже не осталось. Старпом в изнеможении прислонился к дереву и, едва дыша, безучастно наблюдал за непонятными передвижениями бойцов с мешками зерна. Минут через двадцать те вообще растворились в окружающих зарослях, и несколько уменьшившийся отряд снова продолжил движение.

Не успевший отдохнуть Боев, спотыкаясь и обливаясь потом, тащился позади всех, мысленно проклиная судьбу, жару, кровожадных мух и слишком ретивых партизан. Спустя еще несколько часов, показавшихся вечностью, отряд достиг наконец небольшой деревушки, и Владимир Васильевич почувствовал, что долгожданный отдых близок. За невысоким кривым забором одного из дворов он вдруг увидел настоящую корову, и его охватило страстное желание немедленно испить подзабытого на вкус парного молока! Но стоило ему направиться к забору, как из-за плеча тут же выдвинулось винтовочное дуло…

С того дня так и повелось. Боев мотался по Центральному Мозамбику в составе непрерывно кочующего отряда, а все его попытки хоть как-то прояснить свое будущее наталкивались либо на издевательское «непонимание» либо на унизительное игнорирование. Мало того: командир, заметив, что пленник более-менее освоился с походной жизнью, приказал нагружать его наравне со всеми разного рода ношей. Вначале Владимиру Васильевичу вручили увесистый мешок с продовольствием, затем добавили еще и английскую винтовку «Ли-Энфилд» 1904 года выпуска. Патронов к ней, правда, не выдали, но объяснили, что в случае боевого столкновения ею можно пользоваться в качестве, например, дубины…

Волей-неволей старпом втянулся в подкинутые судьбой обстоятельства и после некоторого периода отчуждения начал понемногу знакомиться с членами вооруженной группы. Первым, с кем он по-настоящему подружился, стал отрядный повар Пако. Прекрасно сознавая, что его новый знакомый — личность довольно примитивная, Боев и разговоры с ним вел самые что ни на есть простецкие. Зато благодаря Пако он научился не только понимать местное наречие, но и мало-мальски изъясняться на нем. А освоив необходимый словарный минимум, сблизился потом и с другими повстанцами.

Не без трудностей, но в итоге ему удалось-таки наладить довольно сносные отношения почти со всеми бойцами, за исключением трех-четырех человек из ближайшего окружения командира, прозванного в отряде Мунги (подпольная кличка, в переводе означающая нечто среднее между «свирепый» и «беспощадный»), Мунги, как вскоре выяснил Владимир Васильевич, занимался не столько борьбой за политические права и свободу, сколько банальными грабежом и разбоем. Хотя он частенько и выступал перед бойцами с пламенными речами, обличающими продажную политику правительства, однако любимым занятием как и для него, так и для всего отряда было устраивать засады на глухих участках дорог с целью захвата какого-нибудь очередного грузовика. Вернее, груза, на нем перевозимого.

Сей «боевой маневр» был отработан им до мелочей. Обычно партизаны еще затемно залегали в придорожных кустах у крутого поворота, принуждающего водителей снижать скорость, предварительно протянув через дорогу тонкую бечевку с привязанной к ней странной конструкцией из старого футбольного мяча и длинной цветастой тряпки. Едва машина замедляла ход, бечевку натягивали, приподнимая над землей, и водитель инстинктивно жал на тормоза, полагая, что на дорогу выбежал маленький ребенок. К остановившемуся грузовику тут же бросались бойцы Мунги. Один приставлял к голове водителя ствол обреза, а другие тем временем проворно забирались в кузов.