Глаз Лобенгулы - Александр Косарев

Капитан лично опросил всех членов экипажа, но выяснилось, что лишь трое из них (в том числе старпом Боев) имеют навыки управления автомобилем. Но что такое три человека, если требовалось более тридцати водителей?! С большим трудом удалось отыскать и уговорить на один (последний!) рейс еще с десяток местных «пенсионеров», которые, несмотря на царившие в городе беспорядки, решились-таки ради заработка рискнуть.

Однако для формирования полноценного конвоя водителей по-прежнему не хватало, и капитан пребывал в тихой панике. За срыв ответственного задания на родине его ждали неприятности, вплоть до лишения партийного билета. Словно в ответ на немые мольбы капитана, в портовую конторку неожиданно ввалились дюжина плечистых парней и с порога заявили, что они, дескать, наслышаны о трудностях советских моряков и горят желанием помочь. Конечно, их визит выглядел несколько подозрительно, но… время поджимало, и капитан обреченно махнул рукой в знак согласия. Наутро сформировали примерно из тридцати машин последний караван и торопливо выпроводили его с припортовой площади.

Для присмотра за столь разношерстной публикой трех водителей из корабельной команды равномерно распределили по всей автоколонне. В головной машине ехал штурман, примерно в середине рулил матрос Осипенко, а замыкающим был назначен Владимир Васильевич Боев. Первые пятьдесят километров машины четко придерживались заданной скорости и соблюдали оговоренную дистанцию, однако потом одна за другой начали «выходить из строя», внезапно съезжая на обочину и вызывая тем самым непредвиденные остановки и дорожные заторы. Разумеется, к каждому очередному «пострадавшему» грузовику немедленно сбегались водители других машин, и начинался чисто африканский «консилиум» — с битьем кулаками в грудь и бросанием головных уборов в кирпично-красную шоссейную пыль.

Старпому приходилось тяжелее всего, ибо в его обязанности как замыкающего входило следить за тем, чтобы грузовики не перекрывали узкое шоссе полностью и не отставали от колонны, а «сломавшиеся» машины оперативно получали необходимую помощь. К счастью, все поломки на поверку оказывались весьма незначительными: лишь один грузовик пришлось взять на прицеп. Тем не менее вся эта суета сильно затянула время, отведенное на первый дневной переход. И поскольку ночевать в глухих джунглях никому не хотелось, на «летучке» было принято решение дотянуть хотя бы до деревушки Мукамбене, лежащей тридцатью километрами восточнее первоначально намеченного рубежа.

Сумерки в экваториальной зоне нашей планеты наступают на удивление быстро. Когда стало не видно капота собственной машины, скорость, и без того невеликая, снизилась еще больше. Перегруженные грузовики, утробно завывая моторами, уныло ползли по петляющей в чаще леса дороге, буквально уткнувшись бамперами в габаритные огни друг друга. Владимир Васильевич из последних сил сжимал баранку, с трудом удерживаясь от непреодолимого желания свернуть на обочину и поспать хотя бы часок. Дневная жара и треволнения последних суток вымотали его до предела, и поэтому когда двигавшаяся перед ним машина замерла и ее стоп-сигналы погасли, он мгновенно упал на горячее пропыленное сиденье и… провалился в небытие.

Проснувшись утром следующего дня, привычно вскинул к глазам запястье левой руки, чтобы взглянуть на часы, и тут же обнаружил… их отсутствие. Осмотрелся. Он находился в незнакомом, крайне бедно обставленном помещении. Стояла мертвая тишина. Встревоженный исчезновением памятного японского хронометра, Владимир Васильевич торопливо ощупал карманы и с ужасом убедился, что денег и документов тоже нет. Медленно, стараясь не шуметь, он поднялся со своего убогого ложа, приблизился к завешенному серой тряпкой окну и сквозь узкую щель осмотрел доступное взгляду пространство. Увиденное его не порадовало. Открывшийся взору кусочек деревенской площади был ограничен двумя хижинами и отчего-то завалившимся набок грузовиком, которым накануне управлял он сам. Подозрительным показалось и то, что на данном пятачке пространства не было видно не только людей, но даже свиней или кур, служивших, как известно, непременным атрибутом любого деревенского двора. Владимир Васильевич пришел к выводу, что находится вовсе не в Мукамбене. Но где же тогда?

Он осторожно выбрался из хижины и, опасливо озираясь, начал продвигаться вдоль стены. Прямо за углом, метрах в пятнадцати от себя, увидел армейскую палатку, из-за небрежно откинутого полога которой грозно торчал ствол ручного пулемета. Боев тотчас отступил назад, приняв на ходу решение на время затаиться, чтобы впоследствии, сориентировавшись в обстановке, выработать план дальнейших действий. Неожиданно сзади зашуршали чьи-то шаги, и не успел старпом оглянуться, как толчок в спину чем-то твердым заставил его распластаться в дорожной пыли.

Выждав некоторое время, Владимир Васильевич чуть приподнял голову, сплюнул забившийся в рот песок и, насколько это было возможно, поднял руки вверх, выказывая тем самым полную свою покорность. Его энергично подняли с земли и поставили на ноги. Перед ним стояли плечистый гигант в синей набедренной повязке и с охотничьим ружьем на плече и воинственно скалящий прореженные чьим-то кулаком зубы низкорослый кафр в цветастом тюрбане и порванной на груди майке с надписью «Pepsi».

— Кто вы, господа? — спросил старпом, воспользовавшись английским как наиболее привычным вне родины средством общения.

— Иди прямо, — с сильным акцентом хрипло рыкнул гигант, подкрепив приказ болезненным толчком в плечо.

Сопротивляться было бессмысленно, и Боев, не опуская рук, побрел в окружении конвоиров в сторону палатки с пулеметом. Навстречу, сонно щурясь, вышли два коренастых парня в серых рабочих куртках, в которых старпом тотчас узнал «водителей», явившихся накануне в порт. Судя по их ухмылкам, они его тоже узнали. «Похоже, — догадался Владимир Васильевич, — массовые поломки грузовиков на марше происходили неслучайно. В результате неизбежной суеты часть их переместилась в конец колонны, а потом, воспользовавшись наступившей темнотой, на одной из дорожных развилок самозванцы попросту свернули в сторону, чего я в силу своей усталости не заметил. И теперь вот пожинаю плоды собственной невнимательности…»

В этот момент парни расступились, последовал очередной сильный толчок в спину, и старпом влетел в палатку, больно ударившись ногой о груду каких-то ящиков. Со всех сторон послышались издевательские смешки, и Владимир Васильевич поднялся и огляделся. В палатке было темно, но в углу горела керосиновая лампа, и постепенно он различил силуэты нескольких плохо одетых, но хорошо вооруженных людей. Сидевший возле источника света бородатый негр лет тридцати отложил в сторону лист бумаги, который, видимо, перед этим изучал, и строго взглянул на старпома. Его круглые глаза засверкали столь яростно, что в палатке мгновенно наступила тишина. Негр повелительно взмахнул рукой, и собиравшийся уже гордо расправить плечи Боев получил такой сильный удар по шее, что снова рухнул на колени.

— Посмотрите все на этого презренного прислужника империализма! — на ломаном английском произнес бородатый, указывая на поверженного старпома пальцем. — И та смерть, от которой сдохнет сейчас этот презренный наймит, будет ждать всех врагов нашего непобедимого народного движения!…