Вестник смерти - Леонид Зайцев

Я снова и снова прислушивался, различая многие слова и даже целые фразы из переклички тех, кто стоял на стенах. Никакой суматохи или сильного возбуждения в них не чувствовалось. Никаких выстрелов, криков, беготни в Замке не было и в помине. Это означало, что в данный момент никто ещё не пробрался внутрь, а если всё-таки пролетел на каких-то невидимых крыльях, бесшумно спустился с неба, то действовать ещё не начал. Скорее всего, решил я, второго вестника мы с Бобом смогли опередить. Или он задумал утром собрать информацию, а может и проникнуть внутрь под видом гонца или простого путника, а действовать начать только завтра ночью. Хотя, это вряд ли. Если столько шпионов герцога распространилось по округе, что даже в той гостинице, в которой мы остановились, их оказалось четверо, и они внимательно присматривались к любым чужакам, то в сам Замок не пропустят ни одно незнакомое лицо. Однако в любом случае задержка второго вестника играла мне на руку. Я успею собрать нужную информацию и уже очень значительно опередить его на пути к леди Изабелл.

В этот самый момент моё обоняние ощутило запах, который я никогда ни с чём не спутаю – запах свежепролитой человеческой крови. Я находился от места убийства с подветренной стороны, и поэтому не был обнаружен сам. Запах был очень слабым, и никакого крика или шороха я не слышал, а значит, место находилось на довольно большом расстоянии от моего пункта наблюдения. Убийца не был лесным хищником. Только человек умеет убивать бесшумно. На стенах, по-прежнему, царило спокойствие. Зарядив арбалет, я быстро, но осторожно двинулся на запах. Хотя, если произошло то, что я предполагал, он мне не понадобится.

Едва уловимый обонянием след вёл меня не вглубь леса, а вдоль подножия холма, вдоль стен Замка, и уводил всё дальше и дальше от ворот. Я не думал, что это может быть засада – люди не додумались бы до такого способа, а вестник смерти никогда не стремится встать на пути у своего собрата, если этого можно избежать, но был готов ко всему. Но только не к тому, что услышал метров за сто до цели. Моего слуха достигли приглушённые всхлипывания ребёнка, и ветер доносил их явно с места недавнего убийства. А значит, либо я ошибался, и вестник тут ни при чём, либо он ещё не завершил своё дело.

Я замер и прислушался, но так и не обнаружил ничьего иного присутствия ни впереди, ни вокруг, кроме ребёнка, всхлипывающего на фоне обычных звуков ночного леса. Быстро заскользив на звук и запах, я через несколько секунд оказался в непосредственной близости от места недавней трагедии. Скрываемый от чужих глаз плотной ночной мглой, сам я видел всё.

В невысокой траве лежало тело женщины, в залитом кровью светло-голубом платье и белом фартуке. С такого расстояния я не мог определить нанесённую ей рану, но вполне мог утверждать то, что она мертва. Над женщиной скорчился мальчик лет четырнадцати. Его рубаха из домотканого полотна вся была в кровяных пятнах, как и холщёвые штаны. Окровавленными руками он изо всех сил зажимал сам себе рот, но рыдания прорывались сквозь его пальцы теми самыми приглушенными всхлипами. Мальчик не был ранен – он просто перемазался в крови убитой. Но я ни секунды не сомневался в том, что он её не убивал. Судя по отдельным прорывавшимся сквозь заглушаемые рыдания словам, мальчишка оплакивал свою мать.

К чему сквозь битвы за рынки сбыта и источники ресурсов, презирая честную конкуренцию, стремится любой бизнесмен? Особенно, когда он уже не простой хозяин пары фирм или заводов, а существо высшего порядка – магнат, владеющий капиталом, позволяющим ему сажать на престол и свергать королей, возводить на политический Олимп и низвергать президентов, кроить по собственному усмотрению границы? Он стремится к богу всякого бизнеса – к монополии! А наш хозяин, кроме всего вышеперечисленного, был ещё и прогрессирующим параноиком. Но это нас до поры не касалось. Ведь нам исправно и хорошо платили, мы также исправно охраняли своего благодетеля, попутно выполняя его мелкие поручения, связанные с физическим устранением некоторых конкурентов шефа. Для нас это не представляло сложности, а судьбы и жизни людей нас никогда не волновали, ибо это был не наш мир.

Всё было хорошо – для нас, разумеется. Пока однажды, или, как принято говорить у землян: одним прекрасным днём, больной разум хозяина не решил распространить свою монополию и на нас – вестников смерти

.

Что-то у меня в мозгу пока не складывалась картина произошедшего. Кому надо убивать женщину у самой стены Замка, но оставлять в живых её сына? Вестник убил бы и его. А если это не вестник смерти, то кто ещё так бесшумно сделал своё дело и так же бесшумно исчез, что даже мой тончайший слух не уловил его движения? Такое в этом мире по силам только одному из моих собратьев. А тогда мы снова возвращаемся к началу: почему жив сын?

Мне отчего-то совсем не хотелось убивать мальчишку. Я мог бы уйти незамеченным и продолжить своё дело каким-нибудь иным путём. Вот только больше информации мне сейчас получить было не у кого, а времени оставалось всё меньше и меньше. И я намеренно хрустнул веткой. Мальчик замер, но не закричал. Этого я и добивался, предупредив его звуком, а не до смерти напугав внезапным бесшумным появлением.

– Это друг, – тихо прошептал я, – не пугайся.

Паренёк повернул голову в мою сторону. Он не мог видеть меня, но хорошо слышал, и замер в том пограничном состоянии, с одной стороны которого дикий вопль ужаса, но с другой, пусть и пугливое, любопытство.

– Позволишь подойти к вам и осмотреть ваши раны? Я могу помочь.

– Она умерла, – всхлипнув, произнёс мальчик, размазывая рукавом рубахи по щекам кровь и слёзы, – а я не ранен. Где вы? Я вас не вижу.

В последней фразе было уже почти одно любопытство, а значит я мог подойти, не вызвав паники и бегства. Что я и сделал. А приблизившись, первым делом опустился на колени и осмотрел тело убитой женщины. Её голова была почти отделена от туловища одним движением не очень острого лезвия, которым управляла очень сильная рука. Сомнений не осталось, но оставались вопросы. Однако торопиться не стоило.

– Это твоя мама?

Мальчик молча кивнул.

– Она работала в Замке? – Я, было, пожалел, что спросил об этом в прошедшем времени, ведь ещё несколько минут назад она была жива, а для сына, скорее всего, жива до сих пор. Но, как оказалось, зря. В этом жестоком мире, где убийства и казни представляли повседневную рутину, дети не хуже взрослых воспринимали и понимали смерть.

– Да, она убирала в покоях герцога и жила в Замке. Мама была значительной дамой! – Гордо произнёс перемазанный кровью мальчишка, явно повторяя чужие слова. – Говорят, что иногда герцог даже призывал её в свои покои по ночам!

Да уж, подумал я, нравы тут ещё те… средневековые. Хотя, если сравнивать с нравами земными, которые мне довелось узнать за несколько десятилетий жизни в этом мире, так эти гораздо чище, ибо гораздо более прямолинейные и близкие к природе. На Земле родители учат детей нравственности, но через пять минут, покинув дом, сами же с упоением нарушают все мыслимые запреты. А здесь всё честно, так как понятия нравственности ещё просто не существует.