Королю червонному - дорога дальняя - Ханна Кралль

Она притопывает от холода на мокром снегу.

В лакированных туфельках от машинистки.

В романтической шляпе от Стефы.

В шелковых чулках с черной стрелкой от тети Юзека.

В бывшем пальто пана Крусевича…

Две женщины, обе в штатском, подозрительно рассматривают ее.

— Вы кого-то ждете? — спрашивает одна, пряча руки в меховой муфте. — Кенкарта у вас есть? — и вынимает из муфты полицейское удостоверение.

— Простите, не поняла… — удивляется она, но голос у нее заискивающий. — А в чем, собственно, дело?

— Вот только не надо притворяться, — говорит та. — И оставьте эти улыбочки. Все вы такие — сначала изображаете святую невинность, потом принимаетесь рыдать. Пошли.

Она идет вслед за полицейской.

Ближайший комиссариат — на Познанской. У этого места дурная слава, быстро оттуда не возвращаются.

У нее с собой кольцо с жемчужиной. Сразу ей предложить? Но что значит «все»? «Все» — так говорят о евреях…

— Простите, — решается она наконец. — А кто это — все?

— Перестань валять дурака, — полицейская теряет остатки вежливости. — Я из полиции нравов. Поняла теперь, кто это — все?

Она поняла.

Ее приняли не за еврейку, а за шлюху. Какое счастье, Господи Боже мой, всего-навсего за шлюху!

Теперь она идет спокойно, как порядочная женщина, которую искренне позабавило нелепое подозрение.

Полицейская садится за столик и рассматривает ее кенкарту.

— Замужем, — читает она вслух. — Замужем, ну-ну… И где же твой муж?

Она отвечает:

— В лагере муж. Был в Освенциме.

— Не врешь? — полицейская поднимает глаза от кенкарты и поправляется: — Вы не врете?

— Мой муж в лагере, — повторяет она. — У меня письмо есть…

Полицейская встает, словно собирается проводить ее до двери. — Я все проверю, — говорит она строго. — Сейчас я вас отпускаю, но все проверю… А вы… — она мгновение колеблется, — не могли бы вы одеваться более прилично?

Не стой она на улице в этом дурацком наряде, ее бы не приняли за проститутку.

Не забери ее полиция, она бы не оказалась на Марианской, у дворника пана Матеуша.

Не навести она пана Матеуша (хотела предупредить, что о ней будет справляться полиция нравов), не узнала бы, что приходил почтальон.

Что он принес письмо.

Что муж просит прислать съестного. Что у него новый адрес: Маутхаузен, блок AKZ.

Словом, все в жизни загадочным образом переплетается.

Халина с отцом будут жить в Юзефове — Лилюся сняла комнату на довоенной даче.

Она растроганно глядит по сторонам. Ничего не изменилось, разве что живая изгородь разрослась…

— На сто пятнадцать сантиметров выросла, — сообщает хозяйка, — по двадцать три сантиметра в год. Я не стригу — жду, когда муж вернется.

(— О чем вы говорите? — не слышит свекор.

— Что война идет уже пять лет, — объясняет Халина.

— А не говорят, сколько она еще продлится?

— Нет, папа, но я сама знаю, что еще долго…)

Комната солнечная, воздух свежий, но Халина твердит, что больше не выдержит.

— С меня хватит, — заявляет она хозяйке.

— Воля ваша, — отвечает та, — но пани Казимера все оплатила.

— Я вам очень благодарна, — говорит Халина Лилюсе, — вы столько для нас сделали, но с меня хватит.

Халина ездит в Варшаву. Просто так, потому что ей хочется. Все хорошо, уверяет она каждый раз. Правда, все отлично, вот только…

— Потерпи, — просит она Халину. — Тут ты на воздухе, и никто на тебя не обращает внимания…

— Никто? — улыбается Халина. — Вот именно, что обращает… Да, мужчина. Очень милый, хотя и немолодой. Мы друг друга понимаем, — Халина снова улыбается, немного загадочно. — Мы понимаем друг друга без слов…

Ее тревожит это знакомство.

Халина самая низкорослая и непривлекательная из сестер, у нее некрасивые ноги, да еще эти соломенные вытравленные волосы… Кто мог ею заинтересоваться, гадает она. Но Лилюся не видит повода для беспокойства. Хорошо, что есть мужчина, Халине будет не так одиноко.

Лилюся отправляется в Юзефов — надо заплатить хозяйке. Та удивлена: пани Халина ведь уехала. Да, и пожилой мужчина тоже. Откуда она может знать куда? Уехали — и всё тут.

— Они уехали, — рассказывает Лилюся, вернувшись. — Хозяйка думала, что я знаю. Пришел какой-то мужчина, хозяйка его раньше не видела, но уверена, что Халина с ним знакома. Помог им упаковать вещи, взял рюкзак. Они ушли через лес, в сторону железной дороги. Мужчина нес рюкзак, Халина — цветы… ну и отец.

— Цветы?

— Да, маленький букет. Этот мужчина принес. Весенние цветы, ранние, похоже, из магазина. Скромный букетик, но из магазина, так сказала хозяйка. Больше она ничего не знает, — добавляет Лилюся, — ушли — и всё. С пожилым мужчиной. Примерно месяц назад.

Ей приходит в голову отличная мысль: надо поехать в Вену.

— Что ты так на меня смотришь? — спрашивает она Лилюсю. — Он же в Маутхаузене, верно? То бишь в Австрии. Значит, в Вене я буду к нему ближе, и мне будет легче его спасти, разве не так?

— Все так, дорогая, — соглашается Лилюся и улыбается успокаивающе, словно разговаривает с душевнобольной. — Почему бы и нет? Поезжай в Вену и спасай его.

Как добраться до Вены, Лилюся не знает.

Тереса видит рядом с дамой червей мужчину в форме, но где его искать, карты не говорят.

— Вена… Ах, боже мой, Вена!.. — предается воспоминаниям тенор, печальный шатен. — Помнится, мы с Зосей слушали «Севильского цирюльника»…

Она прерывает его после первых же тактов и клянется, что непременно дослушает каватину, как только вернется.

Идет к Стефе. К человеку, у которого покупала цианистый калий. К Франтишеку в Скаржиско. К Кенгуру в дом у словацкой границы. К венгерскому еврею в Краков. К официанту в кафе «У Розы»… Мой муж в Маутхаузене, объясняет она всем и каждому, в Вене мне будет легче вытащить его оттуда. Ты не знаешь (вы не знаете), как добраться до Австрии? Мой муж в Маутхаузене…

Пани Крусевич посылает ее к своей знакомой, которой когда-то шила постельное белье. Муж — бывший судья, сама она держит детский сад (у нее можно оставить ненадолго еврейского ребенка).

На улице холодно и темно. Жена судьи болеет. Лежит в широкой супружеской кровати, на тумбочке — зажженная лампа и стакан чая. Ноги больной прикрыты пледом. Мягким, пушистым, в цветную клетку.