СМЕРШ в тылу врага. Зафронтовая работа военной контрразведки - Юрий Ленчевский

— В каких местах города расположены батареи?

— Не знаю, так как часть, в которой я служил, находится не в городе.

— Где находятся пирсы, от которых военные катера отправляются из Петербурга в Ораниенбаум и Кронштадт?

— Это мне неизвестно.

— Может быть, ты назовешь фамилию командира дивизии, в которой служил до пленения?

— Не могу назвать, не знаю.

— Врешь! Продался большевистским комиссарам, — злобно выкрикнул гитлеровец и прижал к лицу Малышева горячую сигарету. Немцы столкнули сидевшего на табурете Малышева на пол, стали избивать его. Но ни по одному вопросу разведчик не изменил своих показаний.

Стремясь сломить его волю, они решили подвергнуть Малышева еще одному, особо изощренному испытанию. Через несколько дней лагерные охранники перед рассветом грубо подняли Владимира с барачных нар, вывели его во двор, бросили в кузов грузового автомобиля. Миновав окраину Красногвардейца, остановились у канавы. Малышева со связанными руками вывели из автомобиля.

— Чудесная ночь, Негин, а? — мечтательно проговорил один из конвоиров. — Кому в такую ночь хочется умирать. Но будем говорить начистоту. Как ни прискорбно, но вы оказались советским разведчиком. Об этом свидетельствует тщательная проверка. Мне приказано вас расстрелять. Выбора нет, уже поздно. И все же я хочу предоставить вам этот выбор. Жизнь будет дарована в случае, если вы откровенно расскажете, с каким заданием прибыли к нам. Все. Думайте. Я даю вам две минуты.

— Я все время говорил только правду. Врать сейчас нет смысла, — сказал Малышев.

По знаку офицера солдат завязал Владимиру глаза. Раздались выстрелы, но… ни одна из пуль не коснулась Малышева. Он стоял и, не веря в это, чутко слушал тишину. Что же дальше? Через пару мгновений кто-то сзади дернул за тугой узел и лента в один миг освободила глаза.

— Зачем же вы так? — упрекнул он гауптмана.

— Маленькая проверочка, — беспечным тоном объяснил офицер только что устроенную им инсценировку расстрела.

Малышева отвезли обратно в лагерь. Однако ни жестокая инсценировка расстрела, ни последовавший за ней очередной допрос не помогли гитлеровцам поставить советского разведчика на колени. Твердо следуя полученным от чекистов наставлениям, он вышел победителем из поединка с опытными, искушенными в провокациях гитлеровскими спецслужбами.

Через полтора месяца, когда казалось, все страшное было уже позади, Малышева свалил с ног свирепствовавший в бараке сыпной тиф. Болезнь протекала тяжело. Закаленный организм разведчика поборол и этот опасный недуг.

Двор красногвардейского лагеря военнопленных покрыл январский снег, когда Владимир, одолев тиф, встал на ноги. Его переселили в жилой корпус, назначили санитаром. Весь день он был на ногах, а вечером почти с пустым желудком в изнеможении валился на нары. Но сразу уснуть не мог: «Как видно, вопрос: «Быть или не быть?» для меня уже решен, — размышлял Малышев. — Допросы, истязания, инсценировка расстрела, сыпняк, — все это уже позади. Впереди — разведшкола абвера. Но как попасть в нее? Неужели не удастся…»

На память пришли слова подполковника Соснихина о смекалке, находчивости, разумной инициативе разведчика. «Инициатива, — вдруг подумалось Малышеву, — в моем деле может его провалить или оказаться со смертельным исходом». Тот же Соснихин говорил: «Действовать напрямик, открыто предлагать свои услуги абверу, разумеется, нельзя. Лучше всего идти в обход». «Но как? — уже не раз спрашивал себя Малышев, однако ответа не находил. — Соснихину у себя в кабинете можно строить разные планы, paссуждать. А здесь среди немцев как мне быть? Терпение и терпение. Буду ждать».

Шло время. В лагере появился некто Зорик, рослый, узкоглазый брюнет в военном френче без погон. Ему на глаза попался Малышев. Владимир, видимо, произвел на него хорошее впечатление. После беседы с Зориком Владимира переселили в его комнату, назначили уборщиком кабинетов канцелярии лагеря. Но уже через два-три дня разведчик понял: это сделано не без цели. Убирая кабинет коменданта лагеря, Владимир неожиданно обнаруживал то «забытую» на столе денежную купюру, то недопитую бутылку шнапса, а один раз даже оставленный «по ошибке» в незапертом ящике стола пистолет с патронами. Его явно проверяли. Еще одну проверку немцы устроили, когда в лагерь прибыли для знакомства с пленными, отобранными Зориком, два немецких обер-лейтенанта, хорошо владевшие русским языком. Эти офицеры вызвали Малышева в отдельную комнату, посадили его перед ярко горевшей лампой. Один из них сел напротив советского разведчика, второй — сбоку. Они задавали ему вопросы на русском языке, а выслушав ответ, делились своими впечатлениями по-немецки. Несколько раз, не отрывая глаз от освещенного лампой лица Малышева, допрашивающий говорил своему коллеге:

— У меня нет никаких сомнений: это явный агент русской контрразведки.

Малышев понимал все до единого слова: знание немецкого языка давало ему немалое преимущество перед противником. Сейчас же оно повернулось к нему оборотной, опасной стороной. Огромным усилием воли Малышев сумел сохранить хладнокровие, ни один мускул не дрогнул на его лице. Он, не выдав себя, с невозмутимым видом отвечал немцам. А вопросы следовали один за другим… Вскоре Малышев был зачислен в группу военнопленных, отобранных для обучения в школе абвера. Затем эту группу немцы отвезли в Эстонию, в местечко Вана-Нурси, где располагалась диверсионная школа. Прибывшие прошли медосмотр, а через день один из приехавших в Красно-гвардейск обер-лейтенантов повез их на грузовой машине дальше.

«Итак, Вана-Нурси — первый объект абвера, встретившийся на моем пути. Жаль, что не удалось основательнее познакомиться с ним и с теми, кто здесь обучается», — посетовал мысленно Малышев.

Ехали недолго, и вскоре машина въехала в ворота разведшколы абвера, расположенной в небольшом городке Валга, разделенного границей между Эстонией и Латвией. Въехавшую во двор школы машину встретил немецкий офицер в форме капитана. На чистом русском языке он объявил прибывшим, что с сего дня они — курсанты школы «Марса» и обязаны подчиняться установленным в ней порядкам. Через полчаса Малышев (Негин), переодетый в курсантскую форму, предстал перед старшиной школы. Тот с немецкой пунктуальностью выполнял данное ему поручение — присваивал каждому курсанту псевдоним, сопровождая эту процедуру выразительным наставлением:

— С cего дня вы не Евгений Негин, а Евгений Лесков. О вашей настоящей фамилии никто не должен знать. Называть себя только по псевдониму. За нарушение — штрафной лагерь, оттуда еще никто не возвращался.

Новоиспеченного курсанта, ставшего Лесковым, вызвал в свой кабинет очередной абверовец. Он протянул лист:

— Подпишите!

Это было «Обязательство», напечатанное no-pyccки. В нем говорилось о добровольном сотрудничестве нижеподписавшегося с немецкой военной разведкой, неукоснительном выполнении разведывательных заданий, о наградах за геройство и суровое наказание, вплоть до расстрела, за невыполнение задания, за обман, дезертирство и предательство.