Лягушки - Мо Янь

Тетушку спасли, но она была наказана: ее оставили в партии с испытательным сроком. Основанием для наказания стало не сомнение в том, что у нее действительно была связь с Ван Сяоти, а то, что попыткой самоубийства она пыталась устрашить партию.

Осенью тысяча девятьсот шестьдесят второго года в дунбэйском Гаоми с тридцати тысяч му земли собрали невиданный урожай бататов. Бесплодная земля, которая не давала ни зернышка и из-за которой у нас три года шли раздоры, сменила гнев на милость и вернулась к своей природе, принеся щедрый урожай. В среднем с каждого му в тот год собрали больше десяти тысяч цзиней. Вспоминая о том, как проходил тогда сбор урожая, я ощущаю необъяснимое волнение. Каждый посаженный батат принес множество плодов. У нас в деревне самый большой клубень весил почти тридцать восемь цзиней. С этим гигантом сфотографировался секретарь уездного парткома Ян Линь, и фотографию напечатали как сенсацию в газете «Дачжун жибао».

Бататы дело хорошее, что говорить. Их в тот год не только уродилось много, было высоко содержание крахмала, начинаешь варить – рассыпается, пахнут каштанами, вкусные, питательные. Кучи батата лежали в каждом дворе по всему дунбэйскому Гаоми, везде на стенах натягивали проволоку с нарезанными кусочками. Мы стали есть досыта, наконец-то досыта, время, когда питались корешками и корой с деревьев, прошло, годы, когда люди умирали от голода, безвозвратно канули в прошлое. Ноги у нас больше не отекали и не немели по дороге, кожа на животе становилась толще, сами животы – меньше. Под кожей завязывался жирок, глаза были уже не такие тусклые, и росли мы быстрее. В это же время у наедавшихся досыта женщин мало-помалу наливались груди, понемногу налаживались месячные. Мужчины выпрямляли спины, у них снова росли бороды и усы, возвращалось и половое влечение. Спустя два месяца после возвращения сытой жизни почти все молодые женщины в деревнях забеременели. На начало зимы 1963 года в дунбэйском Гаоми пришелся первый после основания КНР пик рождаемости. В том году только в пятидесяти двух деревнях нашей коммуны родилось две тысячи восемьсот шестьдесят восемь младенцев. Этих детей тетушка называла «бататниками». Главврач здравпункта был человек добродушный и славный. После попытки самоубийства тетушка поправлялась у нас дома, он приходил навещать ее. Он приходился двоюродным племянником бабушке. Этот наш дальний родственник считал, что тетушка совершила глупость, и выражал надежду, что она выкинет все из головы и будет хорошо работать. Партия и народ все видят, говорил он. Хорошего человека понапрасну обвинять не станут и плохому спуску не дадут. Он призывал тетушку верить партии и конкретными делами доказывать свою невиновность, добиваться скорейшего восстановления в партийных рядах. «Ты не такая, как Хуан Цюя, – по секрету признавался он. – Человек она по природе скверный, а ты, как говорится – „и корни красные, и побеги правильные“, хоть и свернула на время на кривую дорожку, но стоит приложить усилия, и перед тобой откроется светлый путь».

После его слов тетушка вновь разразилась рыданиями.

Расплакался и я.

Едва встав на ноги после потери крови, тетушка с головой окунулась в работу. Хотя в то время в каждой деревне были прошедшие курс обучения акушерки, многие женщины все же хотели рожать в здравпункте. Оставив былую неприязнь, тетушка работала бок о бок с Хуан Цюя то врачом, то медсестрой, иногда по несколько дней и ночей не смыкала глаз, вернула с того света множество женщин и детей. За пять с лишним месяцев они приняли восемьсот восемьдесят младенцев, в том числе провели восемнадцать операций кесарева сечения. Тот факт, что в маленьком гинекологическом отделении здравпункта коммуны, где было всего два врача, смогли проделать такую огромную работу, сразу привлек всеобщее внимание. Даже такой заносчивый человек, как тетушка, не могла не восхищаться высокой врачебной квалификацией Хуан Цюя. На самом деле за то, что она впоследствии стала в дунбэйском Гаоми медицинским светилом, совмещающим традиционные и современные методы в лечении женщин и детей, нужно благодарить ее заклятого врага.

Хуан Цюя – старая дева, за всю жизнь, наверное, ни с кем даже не встречалась. Характер у нее был странный, но это ей можно простить. Уже будучи в годах, тетушка не однажды рассказывала нам про своего старого врага. Хуан Цюя. «Золотая невеста» из семьи шанхайского капиталиста, выпускница знаменитого университета, оказавшись у нас в дунбэйском Гаоми, воистину была «павшим фениксом, который и с курицей не сравнится»! «Кто же эта курица? – как бы в самооправдание задавалась вопросом тетушка. – А эта курица – я. Курица, сцепившаяся с фениксом. Потом она и вправду получила от меня взбучку, увидит меня – аж задрожит вся, словно глотнувшая никотиновой смолы змея о четырех ногах. В те времена все словно с ума посходили, – вздыхала тетушка. – Как вспомнишь, просто кошмарный сон какой-то. Хуан Цюя – прекрасный врач-гинеколог, утром изобьют в кровь, а после обеда уже стоит у операционного стола, да еще сосредоточенная, спокойная, за окном хоть сцену устанавливай и пьесу пекинской оперы играй, ей хоть бы что. Руки такие умелые, что вышивать у женщины на животе могла…» Всякий раз на этом месте тетушка разражалась хохотом, но после смеха у нее могли выступить слезы.

Тетушкино замужество уже стало сердечной болью нашей семьи, горевало не только старшее поколение, переживал даже я, десятилетний постреленок. Но никто не смел при ней упоминать про это, потому что она сердилась.

Весной 1966 года утром на праздник Цинмин[31] тетушка явилась в деревню для обследования женщин детородного возраста вместе с ученицей – мы тогда знали ее лишь по прозвищу Львенок – восемнадцатилетняя, угреватое лицо, нос чесночиной, широко расставленные глаза, растрепанные волосы, небольшого росточка, довольно упитанная. После окончания работы тетушка пришла вместе с ней на обед.

Блины со свининой, яичница, лук, густой соевый соус.

Мы уже давно поели и смотрели, как уплетают тетушка со Львенком.

Львенок выглядела очень смущенной, не смела глаз поднять, угри на лице как фасоль.

Матушке эта девица вроде бы понравилась, она ее расспрашивала о том о сем, оглядывала, будто хотела завести речь о замужестве.

– Ты, сестрица, что-то разговорилась, никак человека в невестки метишь? – подначила тетушка.

– Ну что ты, – отвечала матушка. – Мы крестьяне, куда нам тянуться за большими людьми? Барышня небось казенный хлеб ест, нешто она пара твоим этим племянникам?

Львенок опустила голову еще ниже, у нее и еда в горле застряла.

Тут прибежали мои одноклассники Ван Гань и Чэнь Би. Глядевший только прямо перед собой Ван Гань наступил на глиняную плошку с кормом для кур и расколотил ее.

– Не парень, а медведь какой-то, – заругалась матушка. – Что же ты ходишь и под ноги не смотришь?

Тот почесал шею и глупо хихикнул.

– Как твоя младшая сестра, Ван Гань? – спросила тетушка. – Подросла немного, нет?