Тогда ты молчал - Криста фон Бернут

Полицейские и домоправитель прошли в кухню, где вонь была просто невыносимой. Женщина, лицо которой раздулось так, что его черты было невозможно различить, лежала на спине, на серо-белом узорчатом линолеуме, как подрубленная. На ней были потемневшие от трупной жидкости спортивные брюки и слишком широкая футболка, первоначальный цвет которой невозможно было определить. На кухне также высились горы картонных коробок из-под пиццы, а на сковородке лежало что-то, на первый взгляд похожее на черные спагетти. Все, казалось, окаменело от грязи.

— Дерьмо, — сказал один из полицейских.

— Только не трогайте ничего руками, — предупредил второй полицейский бледного как мел домоправителя.

Тот молча замотал головой. Ни за что на свете он не решился бы здесь к чему-либо притронуться.

Когда они, к безграничному облегчению домоправителя, наконец вышли из квартиры, решив пока что не взламывать запертые двери, он спросил одного из полицейских — того, что был повыше ростом:

— А у вас такое часто бывает? Такие, э-э, случаи?

— Конечно.

Полицейский был молод, светловолос и смотрелся очень хорошо, что для человека в полицейской форме могло считаться настоящим достижением. Его лицо побелело вокруг носа, но он держался, на удивление, храбро. Другой полицейский был старше, толще, казалось, что его уже ничто не шокирует.

Они вышли в коридор, и домоправитель поспешно пригласил их в свою квартиру для выяснения подробностей (это выражение он загодя тщательно сформулировал). Его квартира оказалась неубранной, и в обычной ситуации ему было бы стыдно из-за этого перед чужими людьми, но в настоящий момент у него не было желания сильнее, чем как можно быстрее покинуть то ужасное место, не выказывая слабости.

— Ты останешься здесь, — сказал старший младшему. — Я позвоню в службу расследования причин смерти и комиссию по расследованию убийств.

— О’кей, — согласился младший, вид у него был далеко не восторженный.

— До тех пор пока они не приедут, отсюда не отлучайся.

— Да, я знаю.

Домоправитель уже стоял на лестнице, когда старший наконец подошел к нему. Они вместе спустились на первый этаж. Правда, в доме был лифт, но домоправитель боялся, что его желудок использует даже эту короткую поездку для того, чтобы взбунтоваться.

— Хотите шнапса? — спросил он полицейского, когда они благополучно добрались до родных стен его квартиры.

— Нет. Спасибо. Но вы вполне можете выпить. Вам это определенно необходимо.

— Это уж точно. Садитесь сюда, я сейчас вернусь.

Он проскользнул в свою маленькую кухню и достал бутылку грушевого шнапса «Вильямсбирне», своего любимого напитка, который он обычно употреблял только по праздникам. Сегодняшний день вряд ли можно было назвать праздничным, но все же он отличался от других. Если посмотреть с этой точки зрения, случилось событие, которое тоже следовало отметить каким-то образом. Домоправитель, несмотря на свой возраст — а ему было пятьдесят девять лет, — еще не видел мертвецов и надеялся, что и не увидит до тех пор, пока ему самому не придет время сыграть в ящик.

Он тут же, прямо в кухне, налил себе стопку, опрокинул ее в рот, глубоко вздохнул и прихватил бутылку и стопку с собой в комнату, где у окна стоял полицейский и уже о чем-то сосредоточенно говорил по телефону. Спустя одну-две минуты он повернулся к домоправителю, а тот между тем уселся на стул и наливал себе третью стопку. Он уже был чуть-чуть навеселе и чувствовал себя лучше, по крайней мере, тошнота прошла. Однако запах той квартиры до сих пор оставался в носу, впитался в одежду, в кожу. Может быть, от него так и не удастся избавиться никогда. Он налил себе четвертую стопку[8].

— Эта женщина, — приступил к опросу полицейский, держа в левой руке маленький блокнот, а в правой шариковую ручку, замершую над белым листом, — как ее зовут?

— Соня Мартинес, — ответил домоправитель.

— Одинокая?

— Замужем. Муж от нее ушел. Вместе с дочерью.

Это была важная информация, домоправитель не сомневался в этом и все время ждал момента, чтобы наконец выплеснуть ее. Теперь домоправитель являлся свидетелем. Может быть, с ним захотят поговорить журналисты, о нем расскажут в газетах или по телевизору — по крайней мере, хоть что-то приятное в этой ужасной истории.

— Бросил? — спросил полицейский с безразличным видом и нацарапал что-то в блокноте.

— Да, я бы сказал, это произошло недель шесть-семь тому назад. Перед домом вдруг появилась грузовая машина, и я увидел, что Мартинес выносит свои вещи, его дочка уже сидела в машине.

— Они совсем переехали?

— По крайней мере, это так выглядело.

— А вы за это время разговаривали с… э-э… пострадавшей?

— Да, но… вы что, сошли с ума? Я же не мог спрашивать ее об этом!

— А сама она об этом не рассказывала?

Это прозвучало так, будто им не хватало какой-то действительно важной информации, а он был в этом виноват. Однако он не был виноват.

— Я ее почти не видел в последнее время! Она вообще из дому не выходила!

— Ну ладно, — успокоил его полицейский.

Его лицо выражало такую скуку, будто он каждый день находил по одному зловонному трупу.

— А где муж этой?.. Господин… Как его там зовут?

— Роберт Мартинес. Я думаю, он испанец.

— М-м-м… А где он сейчас, этот испанец? Вы знаете?

Домоправитель отрицательно покачал головой.

— Они поддерживали отношения с кем-нибудь из соседей? Он или она?

— Если б это было так, соседи уже давно были бы тут.

Полицейский, казалось, сначала молча проглотил его реплику, затем вдруг задал вопрос:

— А вы ведь тоже могли бы заглянуть на этаж. Как домоправитель. Так или нет?

Домоправитель улыбнулся:

— Я неделю был в отпуске на Канарах. Вернулся вчера. Можете проверить.

Его билет был в спальне, и он мог предъявить его, если вдруг кому-то понадобятся доказательства. Но никто этого не потребовал, потому что в этот момент в дверь позвонили.

— Коллеги, — кратко прокомментировал полицейский — прозвучало это с каким-то триумфом. — Впустите их, они, конечно же, захотят узнать побольше.

Среда, 16.07, 13 часов 8 минут

— Где-то восемь-девять дней, я так думаю, — сказал судмедэксперт, один из сотрудников Герцога, фамилию которого Мона постоянно забывала.

Потом она вспомнила, что он также выезжал на место преступления по делу об убийстве Самуэля Плессена. Его звали Вагнер. Вагнер, Вагнер, Вагнер. Нехорошо, когда постоянно забываешь фамилии. Мстительные натуры этого не прощают.