За три моря. Путешествие Афанасия Никитина - Константин Кунин

Начались странствования Афанасия и Юттти по персидским просторам.

Пожив две недели в Чапакуре, Али-Меджид отправился в город Сари́, заранее сговорившись с человеком, который сдавал лошадей внаем.

Накануне отъезда Али-Меджид, его слуга, Никитин и Юша весь день хлопотали: укладывали вьюки, закупали припасы, расплачивались с владельцем караван-сарая, с носильщиками, с торговцами Чапакура. Все устали. Легли поздно.

На рассвете их разбудил резкий, неприятный крик осла.

Юша быстро оделся и вышел из душной каморки в полутемный двор. В середине, у каменного водоема, толпились и блеяли овцы. Конюхи с руганью отгоняли их и поили коней.

Собаки лаяли и метались по двору. Куры и утки вертелись у всех под ногами.

В стороне стоял маленький пепельно-серый ослик. Он посматривал на всю эту суету, поднимал большую морду, так что длинные уши его ложились на спину, и тогда раздавался пронзительный рев.

Под навесом в очаге зажгли огонь. Двор сразу наполнился удушливым кизячным дымом.

Через час караван вышел в дорогу. Впереди шли два человека с шестами в руках. Они прощупывали брод, выбирали путь среди упавших деревьев. За ними на сером ослике, позвякивая бубенцами, ехал, поджав ноги, важный караван-баши – старший караванщик, в буром халате и грязной чалме. Он погонял ослика, тыкая шилом в круп.

Далее ехали верхом на иноходцах Али-Меджид, Афанасий и Юша. Слуги вели под уздцы вьючных коней.

Юше достался лукавый и ленивый конек. Чувствуя неопытного седока, он норовил свернуть в сторону за приглянувшейся веткой, остановиться среди дороги или поближе познакомиться с товарищами по каравану. Юше приходилось все время быть начеку, но он был счастлив: первый раз он сидел на верховом коне, в настоящем седле!

Еще в караван-сарае Юша спросил Никитина:

– Дяденька Афанасий, а какая мне лошадь?

Никитин строго и наставительно ответил:

– Кляча воду возит, лошадь землю пашет, а под верхом конь ходит.

И Юша всю дорогу вспоминал эти слова и не мог налюбоваться конем.

Утро выдалось мглистое и сырое. Снег, выпавший за ночь, лежал на деревьях, плоских крышах и таял на дороге.

Перебрались через вонючий, черный, почти неподвижный ручей и стали подниматься в гору. Выбитая грязная дорога вилась по косогору, заросшему густым кустарником. Снег на ней быстро таял. Кони часто спотыкались в выбоинах, до краев наполненных талой водой, и тогда в лицо путникам летели холодные брызги.

Сначала вдоль дороги попадались поля и бахчи. Но чем дальше уходил караван от Чапакура и чем выше поднимался в горы, тем безлюднее становилось вокруг.

Несколько раз рыжие шакалы перебегали путь; серебристые фазаны, завидев караван, поспешно уходили в кусты или тяжело поднимались в воздух и с шорохом опускались где-то в стороне.

Днем, переходя вброд речку, караван вспугнул кабана, и тот рванулся по крутому склону, ломая валежник.

У озерка, образовавшегося на дне мрачной, окруженной горами котловины, Юша с удивлением увидел знакомых птиц. Здесь были дикие утки и гуси, кулики, бакланы и чайки. Так вот куда они улетали на зиму! Как приятно было встретить столько земляков в этой чужой стране! Странно только, что среди знакомого пернатого народца расхаживали невиданные зобастые розовые пеликаны. Они были хозяевами здешних вод и держались словно воеводы среди залетной мелюзги.

Когда караван спускался по крутой тропе и путники вели коней под уздцы, ослик караван-баши вдруг остановился, собаки прижались к ногам хозяина, все кони насторожились и, поводя ушами, стали напряженно всматриваться куда-то влево.

– Тигра учуяли! – шепотом сказал караван-баши.

Долго стояли они так и прислушивались. Но все было тихо. Только звенели капли, падая с деревьев, и шумела вода, скатываясь с откоса.

– Влево ушел, – решил караван-баши.

И путники, взяв коней под уздцы потуже, стали спускаться дальше.

Так шел караван до вечера. На ночлег остановились в грязном дымном караван-сарае. Юша, поев, тотчас же уснул, свернувшись клубочком, а самаркандец с Никитиным долго еще беседовали при красноватом свете жаровни.

Утром рев осла разбудил их, и караван отправился дальше. Снег сменился моросящим дождем. Глинистая дорога намокла и стала скользкой. Кони спотыкались и часто падали в холодную липкую грязь.

Все устали, промокли и озябли. Узкая тропинка вилась над краем глубокого ущелья. Другая сторона была скрыта пеленой дождя. Непогода помешала добраться засветло до деревни, и пришлось заночевать в лесу.

Огня развести не удалось – все намокло: трут[59] отсырел, щепки, взятые с собой, не загорались. Кони сбились в кучу, погонщики покрыли их своими халатами, а путники примостились под большим деревом.

Никитин снял с себя зипун[60] и накрыл им Юшу. Тот попробовал было спорить, но Афанасий так строго прикрикнул на него, что Юша замолчал.

Утром, озябшие и измученные, добрались они до селения и провели в нем, отдыхая, весь день.

Но такие незадачливые дни выпадали редко.

Юша полюбил эту кочевую жизнь. Ему нравились ранние туманные утра, ржание коней и звон упряжи, увязывание вьюков и переметных сум[61], дневные переходы под мелким дождиком или под нежарким зимним солнцем Мазендерана по тропе, то извивающейся среди леса, то сбегающей в долину, то взбирающейся по косогору. Он привык к ночевкам в незнакомых местах: в темных, переполненных караван-сараях или в комнате для гостей какого-нибудь крестьянского дома. Паренька привлекало все новое и необычное, что могла дать ему дальняя дорога в чужой стороне.

Десять дней шел караван до персидского города Сари.

Этот богатый людный город поразил Никитина. Здесь было пять караван-сараев – не таких жалких и маленьких, как чапакурский, а высоких, с резными воротами, большими стойлами и конюшнями, с голубятнями и складами для товаров. В Сари было много мечетей и два больших базара. Да и базары эти были совсем непохожи на убогий базар Чапакура. Под кирпичным сводом тянулись ряды лавок. В передней части лавки купец торговал, а в задней жил.

Персидские старинные замо́к и ножницы