За три моря. Путешествие Афанасия Никитина - Константин Кунин

Он думал о том, что не удалось ему до сих пор торговлей добыть себе богатство и почет. Неужели так и не выбьется он из кабалы, никогда не уплатит долгов богатым землякам – тверским купчинам? Может быть, в персидской земле найдет он свою долю? Немало былей слышал он про то, как удачливые купцы, попав в чужие края, умом да изворотливостью добивались счастья, богатыми возвращались в родную землю. Может быть, как раз в Персии прячется его долгожданное счастье…

И уже не таким убогим казалось Афанасию грядущее, уже представлялось: станет он торговать на Руси, вернувшись богачом с чужбины…

Вдруг чья-то рука опустилась на его плечо. Никитин вздрогнул.

– Видишь, – сказал гонец, – когда надо, как джейран[49], быстро несусь, когда надо, как барс, подкрадываюсь! Снарядился?

– Мне снаряжаться недолго, – улыбнулся Афанасий. – Ничего не нажил я в здешнем краю, все мое на мне.

Они сняли дерюгу с входа в землянку, разрезали ее на четыре части и обмотали копыта коню. Конь, видимо, привык ко всяким неожиданностям и стоял смирно. Потом подняли сонного Юшу.

– Куда это, дяденька? – спросонья пробормотал он.

– Молчи, – прошептал Афанасий, – убегаем отсюда!

Юшу привязали к седлу и укутали овчиной. Никитин обошел со светильником землянку, взял мешок, куда было сложено все несложное хозяйство: огниво[50] и кремень[51], таганок[52], ложки, чистые рубахи и порты, мешочек гороха и тетрадь, с которой он никогда не расставался.

– Ну, с Богом, в путь! – сказал он и задул светильник.

Умный конь шел по крутой тропинке осторожно, мягко ступая обмотанными в дерюгу копытами.

Спустились на равнину, вышли на каменистую дорогу. Афанасий шел впереди, вглядываясь в темноту. Позади виднелось зарево над храмом огня.

Гонец вел коня. Тихо прошли они мимо крепостной стены. Дальше был самый опасный отрезок пути – широкое поле перед воротами, ярко освещенное луной. У ворот стояла стража.

Гонец снял тряпки с копыт коня, сел сзади Юши, закутал ему лицо рубахой Афанасия и рысью погнал коня.

– Горе тебе, раб, да накажет тебя Аллах! – закричал он, когда они приблизились к воротам. – Почему ты не взял с собой факел и заставляешь меня плутать во тьме?

Залаяли собаки. Из сторожки выбежал человек.

– Кто едет? – раздался хриплый со сна голос сторожа.

– Слава Аллаху! О мусульманин, покажи мне дорогу к морю! – отвечал гонец. – По вине этого нечестивого пса я блуждаю по горам с больной рабыней.

– Кто ты? – спросил сторож.

– Я гонец шаха светлейшего, еду в Бухару… Со мной рабыня и этот лентяй, не стоящий тех денег, которые я заплатил за него. Вот бумага с печатью шаха, – добавил он, показывая сторожу свернутую в трубку бумагу.

Никитин затаил дыхание.

«А что, если не поверит да поведет в сторожку для допроса? Тогда конец, – думал он. – По рукам сразу узнает, что на масляном колодце работал».

– Проезжай, да будет с тобой милость Аллаха! Море вон там, за скалой, – сказал сторож и ушел в сторожку.

Путники миновали угловую башню и вскоре очутились на берегу моря.

У берега виднелся туркменский корабль. На таких кораблях туркмены грабили в открытом море. На них же приходили они в Баку за нефтью и солью. И теперь на корабле были уложены громадные воловьи бурдюки с нефтью.

Юшу сняли с коня, перенесли на корабль, потом свели по сходням коня. Никитин и гонец устроились на сене рядом с Юшей.

Корабельщик, высокий туркмен в громадной черной папахе, вполголоса приказал своим подручным отчаливать и поднимать паруса.

День застал их в открытом море. Корабль шел быстро. Юша утром сел и попросил есть.

– Морской ветер из тебя горячку всю выдует! – радостно сказал Афанасий.

Он повеселел. Позади остались погибельное Баку, нефть и старый Хуррам. Никитина радовали море, корабль, угрюмые корабельщики в лохматых папахах и особенно конь гонца, вывезенный из туркменских земель.

– Хорош конь! – говорил он Юше. – Я сызмальства коней люблю. У нас в Твери на Масленой[53] бывает конский торг. Свезут коней отовсюду. Всякие там кони: и крестьянская лошадка, неказистая, да для пахоты лучше не надо, и ратный конь – впору дружиннику либо князю самому под верх. И татары косяки пригоняли… Хороши степные кони-птицы – легкие, злые!.. Целые дни, бывало, на конском торгу проводил. Да, хорош конь у тебя, гонец!

– Такой конь – лучший друг, – отозвался тот. – Ни на кого не променяю его.

Он не раз голову мою спасал – выносил из погони.

И начался оживленный разговор о конях, об их породах, повадках, о конской упряжи, седлах.

А Юша не отрываясь глядел на гонца. Все в этом человеке восхищало его. Он любовался тем, как гонец поит и кормит коня, нашептывая ему в ухо разные ласковые слова, как чистит свою шашку, как рассказывает всякие смешные бывальщины.

Юша пытался даже подражать гонцу. Потихоньку ото всех он хмурил брови, щурил глаза и всматривался в воду, чтобы узнать, похоже ли получается. Но солнечные блики и рябь искажали изображение, и, как ни старался, он не мог разглядеть в воде ничего, кроме отражения борта корабля, своих плеч и головы.

Четыре дня шел корабль на восток. Потом вдруг, пошептавшись с гонцом, корабельщик круто повернул на юг.

– К персидскому берегу идем, – сообщил, возвращаясь на свое место, гонец. – Близко к туркменским землям плавать боятся: кочует здесь лихой разбойник Кара-Арслан – «Черный лес». Грабит он путников, в плен берет и в Бухару продает, в вечную неволю. Знающие люди так говорят: в шатре у Кара-Арслана все подушки кудрями несчастных пленников набиты.

Карта пути Афанасия Никитина от Твери до Баку

– А если настигнет? – спросил Никитин.

– Настигнет – биться будем, – небрежно произнес гонец.

Но разбойников так и не встретили, и на пятые сутки корабль спокойно подошел к персидскому берегу, близ маленького городка Чапакура.