Сердце Зверя. Том 1. Правда стали, ложь зеркал - Вера Камша

— Я благодарю вас, господин…

— Джильди. Капитан Луиджи Джильди из Фельпа, — подсказал еще один человек. Мэллит помнила и его, он все время улыбался и ходил так, словно слышит песню.

— Я благодарю и вас, господин…

— Ничтожный Ротгер к услугам прекраснейшей. — Черные глаза уже не улыбались — смеялись. — Так уж вышло, что на этот раз вы достались брюнетам. Вас это не пугает?

— Нич… ничего страшного, — едва не оговорилась Мэллит, стараясь не глядеть на навязанных регентом спутников. — Не надо обо мне беспокоиться.

— Сударыня, — смеющийся не собирался прерывать забавлявший его разговор, — я беспокоюсь исключительно о благе Талига, и то лишь тогда, когда рядом нет того, кто делает это солидно. Например, Райнштайнера или регента. Вы не желаете, кстати, с ними проститься?

Вежливость первородных требовала учтивых слов. Мэллит свела брови, припоминая, что следует говорить, но регенту Талига вряд ли понравится заученное в Ракане.

— Я желаю герцогу Ноймаринену и всем близким его пребывать в добром здравии, — наконец нашлась гоганни, — и благодарю за кров и помощь.

— В Хексберг вы будете в безопасности, — седой герцог смотрел на ничтожную и улыбался, но глаза его были суровы, — а в дороге вас будет защищать адмирал Вальдес.

— Ой, буду! — Названный Ротгером выхватил пистолет. Громыхнуло. Растущая на карнизе ледяная гроздь со звоном упала на камни. — Видите, герцог, я уже начал.

— И чем же грозила нашей гостье покойная сосулька? — Стоявший рядом с регентом генерал улыбнулся.

— Она могла напасть. — Вальдес убрал пистолет. — Ледышки так коварны, особенно когда начинают таять. Командор Райнштайнер подтвердит.

— Подтаявший лед ненадежен, — командора Райнштайнера нельзя не бояться и нельзя забыть, — но это вина солнца. Сударыня, вы заслуживаете счастья, это очевидно. Желаю вам встретить того, кто заслужит вас.

— И это все, что вы можете сказать весной красивейшей девушке этого замка? — Снег ушел из-под ног, небо качнулось, став синее пронизанных светом сапфиров. Серебром зазвенел умирающий от любви лед. — Я уношу баронессу, господа! Таких женщин, если вы еще не поняли, надо носить на руках. По радуге и обратно. Жаль оставлять вас без прекрасного, но вы его недостойны, так что ступайте и займитесь чем-нибудь скучным.

— Адмирал Вальдес. — Голос Райнштайнера, звон капели, солнечные лучи. Почему ей не холодно? Не страшно? Не стыдно? — Неужели вы решили внять советам вашего дяди?

— Почему бы и нет? Дядюшка Везелли дает их столько, что какому-нибудь внемлешь обязательно. Командор, я прослежу за исполнением баронессой вашего распоряжения. Оно не только своевременно и справедливо, но и совершенно восхитительно…

1

Приехал Орельен, привез письмо. В плоской гайифской шкатулке розового дерева, украшенной герцогскими ласточками и короной. Племяннику генерала-адуана следовало еще неделю прохлаждаться в «Красном баране», наслаждаясь обществом прекрасной подавальщицы, но Шеманталь-младший знал, что такое служба. Ради нее он расстался не то что с усами — с дамой сердца — и в сопровождении дюжины почти урготских гвардейцев понесся в столицу. Предъявив у Ворот Роз подписанную почти Фомой подорожную, посланец проскакал почти уже не столичными улицами и осадил коня у посольского особняка.

О срочном послании его величества доложили немедля. Принимавший гостей граф Ченизу изысканно, но торопливо извинился и поднялся из-за стола. Он удалялся в свой кабинет, оставляя дорогих гостей в обществе откормленных орехами и сливами поросят и присланной Капуль-Гизайлем лунной форели. Граф умолял его не дожидаться, но обещал вернуться сразу же по прочтении. Гости вежливо вдыхали восхитительный аромат — они все понимали, разделяли и не возражали. За Марселем последовал лишь Котик. Верный варастийским традициям пес принес желудок в жертву долгу. Господин посол едва не прослезился, но в последний момент сдержал неуместный для мужчины и дипломата порыв.

Бросив самоотверженному волкодаву пряник, граф Ченизу открыл футляр, в котором, как и следовало ожидать, возлежало короткое письмо «Фомы» и длинное — «Елены». Шеманталь честно переложил оба послания в основное отделение из потайного, куда их сунул Марсель, отправляя в «Урготеллу» очередного гонца. Мимоходом подосадовав на стражников, так ни разу и не вскрывших дипломатическую почту, посол вытащил украшенную опалом булавку и плавно отвел в сторону перышко в раздвоенном хвостике нижней ласточки, зажимая смертоносные иглы. Двойной нажим на клюв, и инкрустированная пластина сдвинулась. Писем Валме не ожидал — папенька и Дьегаррон предпочитали передавать приветы на словах, — но в этот раз в потайном отделении что-то белело. Что-то запечатанное одним из отцовских перстней. Старый греховодник стал неосторожен. Лишенный наследства отпрыск укоризненно покачал головой, бросил косящемуся на дверь Котику очередной пряник и прочел:

«Злодеяния Мтсараха-Справедливца были превзойдены в первый день Весенних Скал текущего года. Море сперва стало красным, а затем — грязным, остается уповать на то, что к осени зубаны его очистят, но грехи врагам Талига отпускать больше некому. Дурные вести верны и неотвратимы; к счастью, в распутицу они не летают, но ползают. Создатель, храни Талиг».

Хранить короля папенька не просил ни Создателя, ни сына. Граф писал левой рукой и был предельно краток, да и что тут добавишь? То, что шады подняли алые паруса не для красоты, было ясно еще зимой, хотя сотни краснокрылых кораблей, входящих на рассвете в бухту, — это красиво. Марсель с детства любил батальные полотна, но почему Агарис? Никто не сомневался, что первыми станут дожи, а вторыми — гайифцы. Что ж, мориски оказались правоверней, чем о них думали.

— Померанцевое море загадили, — тоскливо сообщил Марсель покончившему с угощением псу. — Кардиналами и, возможно, самим Эсперадором. Ты понимаешь, что это значит?

Котик не понимал и, в отличие от господина посла, имел на это все права. Увы, граф Ченизу сидел в Олларии не для того, чтоб завиваться и носить пристежное пузо, и даже не для того, чтоб продлевать существование Сузы-Музы, хоть это и забавляло… У него было дело. Неизбежное, страшное, мерзкое, и продолжать с ним тянуть становилось невозможно.

Марсель не воздел к небу руки и не возопил. Он даже не присвистнул, а просто сунул в огонь записку, прикоснулся к вискам пробкой от духов, расправил манжеты и неторопливо спустился к живо обсуждавшим достоинства форели гостям. Они почти ничего не успели съесть. Даже выздоровевший наконец кагет.

— Господин Карлион, — обратился полномочный посол герцога Урготского к главному церемониймейстеру Великой Талигойи, — я получил долгожданные известия и хотел бы незамедлительно донести их до сведения его величества. К счастью, курьер встретился с моим гонцом до того, как достиг опасных земель. Мой соотечественник был столь беспечен, что путешествовал один и мог оказаться добычей адуанских разбойников.