Сердце Зверя. Том 1. Правда стали, ложь зеркал - Вера Камша

— Госпожа баронесса. — Красивая беловолосая женщина ласково улыбалась. Она родила пятерых сыновей, и все стали воинами. — К вам полковник Придд, а вы не причесаны!

Повелевающий Волнами? Зачем ему ничтожная? Названный Валентином привез Мэллит туда, куда обещал, так для чего он здесь? Разве возчик навещает доставленную поклажу, даже если защищал ее от грабителей и укрывал в непогоду?

— Госпожа баронесса, я пришел проститься. — Первородный был одет для войны. Пепел и фиалки исчезли под черными камнями и белым снегом. В этом сердце нет и не будет весны, но нет в нем и тления.

— Мой путь начинается вновь, — негромко сказала Мэллит, — присланные тем, кого зовут регентом, позаботятся обо мне.

— Я был счастлив служить вам. — Повелевающий Волнами не торопился уходить. Внуки Кабиоховы любят длинные разговоры и смутные слова. Они не скажут «не люблю», но «нам не быть вместе». Они поднесут яд, но будут оплакивать не убитого, а себя…

— Ничтожная не слепа. — Мэллит провела рукой по кое-как стянутым на затылке локонам. — Морская вода не станет вином, сколько ни говори о ее сладости. Не нужно лжи, она острей иглы и кислей уксуса.

— Мне трудно следить за вашими мыслями, баронесса. Я сожалею, что вас постигло разочарование, но проходит все, кроме смерти.

Баронесса…

— Нам следует поторопиться, баронесса…

— Позвольте представить вам баронессу…

— Позвольте откланяться, баронесса…

У дочери Жаймиоля больше нет своего имени, но чужого она не хочет! И еще она не хочет жалости.

— Я не баронесса, герцог Придд, — старательно произнесла Мэллит. — Я — гоганни и хочу вернуться к своему народу. Но я знаю — меня не отпустят, потому что названный Альдо — враг регента и многих первородных. Это ваша война, но ничтожная… Лучше бы я умерла раньше своей любви и не взглянула в глаза своей ненависти. Вы идете воевать за своего господина против Альдо Ракана. Ваш путь прост и ясен, так оставьте ничтожную… Оставьте меня без вашей учтивости. Вы сделали, что обещали герцогу Роберу. Вы свободны от неприятной обузы.

— Вы заблуждаетесь, сударыня. — Лед в глазах, лед в словах, лед за окнами. Кругом один лишь лед, а эти люди называют белый холод весной! — Я еще не выплатил свои долги и, что самое неприятное, не вернул чужие.

— Чужие долги взимают дурные ростовщики, — прошептала Мэллит, вспоминая слепой синий взгляд и отказавшееся повиноваться тело. — Я должна вам, но я не просила в долг.

— Сударыня, — названный Валентином смотрел не на нее, а на свою руку, — я не дал выходцу вас увести, но я вижу, что жить вы не желаете. Прежде чем уйти, я обязан сказать вам одну вещь. Если ваша обида и допущенная по отношению к вам несправедливость окажутся сильнее… Что ж… Я сделал все, что мог.

— Ничтожная слушает. — Слова — как дождь. Они погасят костер и не наполнят бездну.

— Я еще не любил, — сказал первородный, — и я потерял хоть и много, но далеко не все. Я не вправе вас поучать, но у меня был старший брат. Однажды ему показалось, что смерть лучше жизни, и он решил умереть. Ему не позволили. Мой брат был… очень раздосадован. Тем не менее со временем он понял, что хочет жить. Разговор с ним мог бы вам помочь, но, к несчастью, Юстиниан погиб. Его убили.

Брат оставил мне свои долги, которые я намерен рано или поздно отдать. В том числе и долг человеку, заставившему Юстиниана по достоинству оценить жизнь. Я рассказываю вам об этом ради слов, которые мой брат услышал от своего старшего друга. Чтобы вы не подумали, будто они принадлежат мне.

Бывает так, госпожа баронесса, что на тебя ополчится само мироздание. Не потому, что ты виновен или плох, и не потому, что ненавидят лично тебя. Просто мир устроен так, что тебе не жить, как ты того хочешь. Это плохо, страшно, несправедливо, но это не повод не жить вообще. Не повод ненавидеть всех, кому не больно. Не повод заползти под корягу и ждать, когда за тобой придут. И уж тем более не повод не быть собой! Мироздание — это еще не мир, а предсказание — не судьба! То, что пытается нами играть, может отправляться хоть в Закат! Мы принадлежим не ему. Мы сами из себя создаем смысл нашей жизни, как жемчужницы создают перламутр. Из боли, из раны, из занозы рождается неплохой жемчуг, сударыня, и он принадлежит нам, а не тому, что нас ранило.

…Ровная стена, нетронутый снег и рассвет, розовый от ночной крови.

— Откуда у вас Адрианова эспера? — Вот и все, что спросил названный Валентином у той, кого удержал на краю. Бегали и суетились мужчины, кричали женщины, клялись в том, что не сомкнули глаз, стражи, но Повелевающий Волнами велел всем замолчать, и они замолчали. Тогда Первородный приказал седлать коней.

— Утешавший не желавшего жить был мудр и добр, но что он знал о смерти любви?

— Он не был добр. — В полных серебра глазах доброты тоже нет. — Он был честен и хотел помочь. И еще ему не нравилось, когда человек уступает судьбе. Желаю вам доброго пути, баронесса. Надеюсь, ваше нынешнее путешествие окажется приятней предыдущего.

2

Обед затянулся, как затягивался всегда, когда дела позволяли регенту не только перекусить, но и поболтать с доверенным сотрапезником, а не доверенных Ноймаринен за свой стол не пускал, даже если это грозило осложнениями. Встречи, переговоры, подачки — пожалуйста, но из одной плошки со свиньями волк не ест. Так повелось с Манлия, и обычай этот оказался сильнее и эсператизма, и олларианства.

— Как молодой Придд? — Рудольф передвинул тарелку с остатками яблочного пирога и обстоятельно стряхнул с мундира крошки. — Не удивляешься собственному выбору?

— Радуюсь, что успел, — усмехнулся Жермон. — Еще пара дней, и Придда ухватил бы Райнштайнер. Вы представляете, что со временем получил бы Талиг?

— Примерно, — кивнул герцог. — В старшем сыне Вальтера от Гогенлоэ было куда меньше.

— Я графа Васспарда не знал. — Жермон с трудом припомнил слухи о сбежавшем в Торку теньенте, которого то ли конь понес под пули, то ли собственная глупость.

— Алва таскал его за собой, пока дураку не захотелось жить. Со временем из Юстиниана вышел бы толк. — Рудольф поморщился. Может, вспомнил о чем-то неприятном, а скорее всего, заболела спина.

— Я тоже намерен таскать Придда с собой. — Смотреть на пироги просто так Ариго не умел и, хоть и был сыт, откромсал себе немалый кусок. — Снег стал синим, господин регент. Мне пора к Хербсте.

— Не торопишься? — Регент потер поясницу и поднялся, начиная очередной поход от стены до стены. Послеобеденная беседа перерастала во что-то важное и едва ли приятное.

— Бруно мешкать не станет, — пожал плечами Жермон. В том, что скоро начнется, он не сомневался. — У него все готово, дело за весной. Дриксам нужно перейти Хербсте и закрепиться в приречных городках. Время поджимает, поджимают и сторонники Фридриха, деваться фельдмаршалу некуда.