Мое! - Роберт МакКаммон

— У меня руки растут! — сказал Горди. — Ух ты, они уже в десять футов длиной!

Воздух наполнили музыкальные ноты, летящие из колонок, как кусочки золотой и серебряной мишуры. Новое лицо на черепе Горди стало четче, и грива волнистых каштановых волос вырвалась из черепа, потянулась к плечам.

Из плоти выпячивались острые скулы и рот с жестокими пухлыми губами. Из-под нависающих бровей появились темные глаза.

У Мэри перехватило дыхание. Это было лицо Бога, и она сказала:

— Ты получишь свое, малышка. Я получу свое. Лицо Джима Моррисона было на теле Горди. Она не знала, куда же делся Горди, и ей на это было наплевать. Она потянулась к нему, и ее губы напряглись ради этого пухлого рта, который говорил правду веков.

— Уау, — услышала она его шепот, а затем их рты запечатали друг друга.

Она почувствовала, как он скользнул в нее, в ее тело и душу. Стены комнаты стали влажными и красными, и они пульсировали под барабанный ритм музыки. Она открыла рот, когда он глубже в нее проник, и длинная серебряная лента стала раскручиваться и раскручиваться. Воздух вибрировал, и она чувствовала, как музыкальные нотки покалывают ее грудь, словно маленькие пики. Его руки вплавлялись в ее кожу, как горячие утюги. Она прошлась пальцами по его ребрам, и его язык высунулся из его лица, как молотящий таран, и прорвал крышу ее рта, чтобы слизнуть ее мозг.

Его сила колола ее и разрывала до атомов. Он проникал в нее, словно бы хотел свернуться внутри ее иссеченного шрамами живота. Она опять увидела его лицо посреди ярких вспышек — желтых и красных, как пылающая вселенная. Оно менялось, таяло, принимало новые формы. Длинные светлые песочные волосы сменили курчавые каштановые, и яростные голубые глаза, окаймленные зеленым, вытеснили из глазниц глаза Бога. Нос удлинился. Подбородок заострился, как конец копья. Белокурая борода вырвалась из щек и слилась с усами. Рот проговорил, задыхаясь от желания:

— Я тебя хочу. Я тебя хочу. Я тебя хочу. Это был он. Лорд Джек. Здесь, вместе с ней. Она почувствовала, как сердце у нее колотится и перекручивается, вот-вот оторвется от своих красных корней. Прекрасное лицо Лорда Джека было над ней, его глаза светились, как солнце над тропическим морем, и когда она его поцеловала, услышала, как слюна шипит в их устах, будто на раскаленном гриле. Он наполнял ее, раздувая ее живот. Она цеплялась за него, пока Бог пел песню для двоих. Затем она склонилась над ним, стискивая его каменную плоть. Вены двигались, как черви под бледной землей, и во рту было бархатное ощущение. Она глубоко его ухватила, услышала его стон, как отдаленный гром, и держала его, пока он крутился и направлял себя под ней. Когда по Лорду Джеку прошла конвульсия и крупицы влаги задрожали на плоской тарелке его живота, она отстранилась и наблюдала, как он взрывается в пронизанный искрами серебра воздух.

Он извергал детей: крохотных, розовых, идеально сложенных детей, свернувшихся калачиком. Сотни их парили, как нежные пушинки от обдутого ветром цветка. Она хваталась за них, но они ускользали и стекали по ее пальцам. Было важно, чтобы она их поймала. Жизненно важно. Если она не поймает по крайней мере одного из них. Лорд Джек больше не будет ее любить. Младенцы поблескивали на ее пальцах и таяли на ладонях, и пока она отчаянно старалась спасти хотя бы одного, она увидела, как жесткая плоть Лорда Джека сжимается л исчезает. Вид этого ее устрашил.

— Хоть одного я спасу! — сказала она. Собственный голос разрывал ей уши. — Я клянусь, я спасу одного! Да? Да?

Лорд Джек не ответил. Он лежал на спине, на мучительно белом фоне, и она видела его костлявую грудь, вздымающуюся и опадающую, как слабые кузнечные мехи.

Она уставилась на свои руки. На них была кровь, темно-красная и густая. Вдруг ударила кинжальная боль. Она посмотрела себе на живот, увидела, что все шрамы разошлись, и что-то красно-черное и отвратительное сочится сквозь них.

Кровь хлестала из нее потоками, затопляя бесплодное поле. Она услышала свой голос, вопящий:

— НЕТ!

Лорд Джек попытался сесть, и она увидела его лицо. Это был не Лорд Джек — мертвенно-бледное лицо незнакомца.

— НЕТ! НЕТ! НЕТ! — вопила Мэри.

Незнакомец издал задыхающийся стонущий звук и опять упал навзничь. Она поглядела вокруг. Красные стены трепетали, и музыка резала уши. Она увидела открытую дверь, а за ней туалет.

«Ванна», — подумала она. Ее сознание выныривало по направлению к реальности. Плохой приход! Плохой!

Она кое-как встала, затопляя все кровью из расширяющихся ран в своем животе, и на ощупь потащилась к ванной. Ноги стали резиновыми, и одна нога запуталась в простыне. Она упала, зацепив пластинку. Встать она не могла и лишь скрипела стиснутыми зубами. Она ползла к ванной в волнах крови.

Преодолев кафельный участок пола, она почувствовала приступ безумия, вибрирующий, словно крылья ворона. Алыми пальцами она уцепилась за край ванны и, потянувшись, перевалилась в нее. Она крутанула кран, заставив головку душа взорваться. Холодная вода колола кожу. Она свернулась под этим потоком, содрогаясь в конвульсиях, ее зубы клацали, кровь медленно уходила в водосток, водосток, водосток, водосток, водосток…

«Плохой приход, — подумала она. — Чертовски плохой».

Мэри Террор поднесла руку к шрамам. Они опять закрылись. Вытекающая вода больше не была красной. На стенах ванной вырастали белые цветы, покрываясь льдом. Мэри подтянула ноги к подбородку и вздрогнула от холода. Темные, похожие на летучих мышей звери на секунду закружились в душе, а затем были пойманы струей и смыты в водосток. Мэри подставила лицо под струю воды. Вода затекала ей в глаза, в рот, скользила по волосам.

Она выключила воду и села в ванне. Зубы звякали, как игральные кости.

— Я в полном порядке, — сказала она себе. — Все уходит. Я в полном порядке.

Цветы на стенах увядают, и скоро они впорхнут в ванну и исчезнут, как мыльные пузыри.

Она закрыла глаза и подумала о ребенке, ждущем в шкафу своего рождения. Как же она его назовет? Джек, решила она. Много было Джеков и много Джимов, Роби, Реев, Джонов — после Бога и его группы. Этот будет лучшим Джеком из всех и будет выглядеть совсем как его отец.

Она попробовала встать. Едва держась на ногах, она выбралась из ванны, стянула полотенце с вешалки и вытерлась досуха. Маленькие волнистые штучки корчились на стенах ванной пестрым узором. Она выходит из этого состояния, и с ней будет все в порядке. Мэри на ощупь заковыляла в спальню, держась за стену. Музыка прекратилась. Игла виселл над центральной частью пластинки. Кто же это распростерт на кровати? Она знала его имя, но никак не могла вспомнить. Что-то на «Г». Да, конечно: Горди. Ее мозг чувствовал усталость, и по лицу бежала легкая дрожь нервов и мускулов. Во рту было противно. Она прошла на кухню, цепляясь руками за стены. Ноги дрожали в коленях, но она добралась до кухни, не становясь на четвереньки.

На кухне она почувствовала, что ее глаза по краям застилает туманная пелена, словно она смотрит в туннель. Она открыла холодильник и протерла лицо и глаза ледяными кубиками. Зрение медленно прояснилось. Она вынула пиво из холодильника, дернула колечко и сделала длинный глубокий глоток. Зигзагообразные красные и синие вспышки молнии несколько секунд плясали вокруг нее, словно она стояла в центре лазерного шоу. Потом они поблекли и сгинули. Мэри допила пиво и отставила банку в сторону. Она ощупала шрамы на животе. Все так же крепко зашиты, но черт подери, все это ее напугало до смерти. С ней и прежде бывало такое при плохих приходах, и всегда это казалось очень реальным, хотя она знала, что это не так. Она скучала по своему ребенку. Пора выставлять Горди, чтобы можно было родить.