Ветви терновника - Брюс Федоров

Не первый месяц как из вуза стали один за другим исчезать бывшие сокурсники, собратья по учёбе из стран социалистического содружества, где вовсю заработали плавильные печи «Институтов памяти», железной метлой вычищавшие из государственных и общественных структур представителей прежней, коммунистической элиты. В институте остались только те представители иностранных землячеств, которые не желали смириться с новыми обстоятельствами и ни собирались порывать связующую их нить со своей «Alma mater».

Как-то вечером позвонил Алексей:

– Послушай старик, – без предисловий начал он, – ты куда запропал? Всё закисаешь над своим дипломом?

– Да нет, – спокойно ответил Данила, – в данный момент я читаю книгу.

– Да ну! А какую, если не секрет?

– «Старик и море» Хемингуэя.

– Ну, ты даёшь. И чего ты взялся за неё?

– Она мне интересна. Я был на Кубе и хорошо могу представить себе эти события, а кроме того, она учит жизни.

– Это хорошо. Значит, ты не устал учиться, – съязвил Лёшка, – но у меня есть кое-что получше для тебя.

– Ну, говори. Опять, что-нибудь выдумал.

– Наоборот. Это не я, а другие о тебе подумали. Одним словом, через две недели наш комитет комсомола запланировал интернациональный вечер. Участвуют все факультеты, будет КВН или «капустник», а потом танцевальная программа. А вот под неё ансамбля пока что нет. Здесь и вспомнили о тебе – ты же ударник в «The Miracle’s». Так, что завтра дуй в комитет и всё согласовывай.

– Ну, ты и проныра, Лёха. Везде поспеваешь.

– Сейчас время такое. Надо уметь вертеться. Ну что, договорились?

– Договорились.

Молодёжная поп-культура в восьмидесятые годы вступила в период эпохальных и необратимых преобразований. На Западе сложился и набирал популярность новый музыкальный тренд, который получил торопливое и не совсем корректное название «новая волна», в котором принципиально нового было немного, если вообще что-то было. Этому направлению неискушённые специалисты дали самое правильное определение – «эклектика» или смешение всевозможных популярных стилей, созданных гениальными талантами со времён ещё джазовой поры тридцатых годов.

Ребята из «The Miracle’s» конечно не могли даже мечтать о том, чтобы получить популярность равную таким грандам российской рок-сцены как героические «Кино» или «Наутилус», но им очень хотелось подсмотреть и включить в свой репертуар хотя бы небольшое заимствование из творчества «Travelling Willburys». Появление перед публикой преображало их. С гитарами, саксофоном и клавишной «расчёской» они становились настоящими героями на час, звёздами, блиставшими на скромных студенческих и школьных вечерах.

Группа спокойно могла бы обойтись без ударных инструментов, но Данила был их другом, да и само присутствие ударника, пусть даже эпизодическое, придавало законченный вид и солидность маленькому музыкальному коллективу. Одним словом, Данила был из их числа и имел право говорить от их имени, даже на таком уровне как комитет ВЛКСМ института.

Данила был даже где-то рад этой возможности. Свободного времени было много, дипломная работа писалась легко, в теннис играл тогда, когда хотел. Всё казалось было хорошо, но странное неведомое ему раньше чувства беспокойства и ожидания стали всё чаще закрадываться в его сердце. Он был один. Нет, конечно, рядом с ним были его друзья: Слава, Борис, Алексей и другие, с которыми было хорошо и привычно. Был спорт, посиделки в кафе, общие дела в институте, но уже что-то новое входило в жизнь студента пятого курса.

Возможно, это было осознание того, что неотвратимо надвигалось окончание вуза, наступало время, когда безвозвратно исчезнет привычный распорядок буден, распадётся сплочённый товарищеский круг, и жизнь разберёт каждого по новым адресам. Безусловно, каждый станет частью чего-то большого, необоримого, которое будет устанавливать для них свои законы и правила, которым не противоречат, а приспосабливаются, даже если этот незримый, но очень суровый кодекс поведения противоречит их воле и желаниям.

Данила стал вдруг замечать, что курс зримо изменился. Нет, он, в принципе, оставался всё тем же, даже более того, приобрёл больше уверенности, даже оригинальности, ведь в нём остались только те, избранные, кто не сдался и преодолел все препоны четырёхгодичных испытаний, но курс начал дробиться. В нём стали возникать стремительные движения или лучше сказать преобразования, развиваться силы особого взаимного притяжения. Уже не каждый свободный вечер мог быть посвящён молодецким затеям. Всё чаще стали проскальзывать извинения, типа: «Извини, старик, но сегодня я занят. Иду в кино, а то и в театр». А иногда ещё точнее: «Иду не один».

Стали образовываться пары. Мальчики, а особенно девочки, не хотели просто так покидать родные знакомые стены института и уходить в неизведанное свободное плавание, в котором их ожидали случайные встречи и опасные жизненные рифы. Предприимчивый и неунывающий Алексей уже почти не отрывался от своей Людмилы; всегда самоуверенный в себе и задорный Борис теперь ходил немного смущённым и, похоже, привыкал к какому-то новому для себя состоянию. Славка регулярно строчил кому-то записки и получал такие же пространные ответы, которые заставляли его срываться с места и исчезать в неизвестном направлении, нарушая данные товарищам обещания.

Хотя сердце Данилы молчало, но душу уже тосковала. Ирина была прекрасна, но искорка вспыхнула и погасла, уносясь, прочь в потоках воспоминаний. Не суждено ей было стать тем магическим огнём, который дотла сжигает воспламенённые души и раскрашивает серую череду буден в радужные краски безграничного счастья.

Через две недели штатив с микрофоном в руках вокалиста группы «The Miracle’s» рычал и стонал, и перелетал справа налево и обратно. Друг Данилы ещё со школы, Колька Завьялов, своими движениями и акцентированными позами казалось, превзошёл самого Джоуи Темпеста; а струны лид и бас-гитар готовы были слететь со своих тремоло-бриджей. Ударная установка превратилась в грохочущий водопад звуков, задавая ритм и музыкальную архитектуру для всей композиции. Не отставал от своих товарищей и Данила.

Ну не мог же он, ударник, ударить лицом в грязь перед своими институтскими коллегами. И потому он с энтузиазмом бил и бил палочками и щётками по своим крэшам и басам, вызывая вибрацию в воздухе и ногах танцующих. Вечер удался на славу. Народ оттягивался как мог. Веселье было общим и искренним без нотки натянутости. На своём собственном вечере в родном институте развлекать других и не развлекаться самому – это тоже поступок. Прыгающий, топающий и вскрикивающий зал объединил всех, увлекая в разноцветный круговорот веселья и отрешённости от всех печалей и забот. Со своей задней линии Данила видел многих своих беззаботных сокурсников, с удовольствием наблюдая за выкрутасами Бориса, танцевальными фантазиями Алексея, который даже под рок-мелодию умудрялся не выпускать из рук свою невесту Людмилу.

Но вот в центре зала чрезвычайно ловко, чутко следуя ритму буги-вуги, отплясывала одна пара. Парня Данила знал. Это был Никита Фирсов, с которым они недавно так славно провели время в Адлере. А вот его партнёршу он совсем не знал потому, что ни разу не видел в институте, ну может быть просто из-за того, что она училась на каком-нибудь другом факультете. Именно она создавала наиболее привлекательный танцевальный образ. Хотя движения партнёрши Никиты выглядели обычными, за ними чувствовалась особая отточенность и незаурядная танцевальная практика. Никто в зале не танцевал так хорошо и с таким чувством размеренности и понимания существа танца.