Князь сердца моего - Елена Арсеньева

В ложе горел огонек, едва освещавший породистый профильстарика Шаховского. Рядом с ним востроглазая Ангелина разглядела знаменитогописателя Карамзина: он жил в доме нижегородского старожила Аверкиева близСретенской церкви. Ангелина до дыр зачитала карамзинские романы «Бедная Лиза» и«Наталья – боярская дочь», мечтала быть представленной Карамзину, но понимала,что это невозможно. Ее восторг перед ним усилился, когда ей передали новоеизречение Карамзина: «Наполеон пришел тигром, а уйдет зайцем!»

По слухам, он писал здесь главы своего исторического труда,относящегося к Смутному времени 1611–1612 годов.

Тем временем на сцене князь Димитрий, воздев руку, обратилсяк «ополчению»: «То чувство пылкое, творящее героя, покажем скоро мы на полебоя!» – и Карамзин первым закричал: «Браво!» – а зал разразилсярукоплесканиями.

Стоявший рядом с Ангелиной Меркурий прерывисто вздохнул, и,покосившись, она увидела, что лицо его исполнено той же печали, которая тяжелымкамнем лежала на сердце Ангелины.

– Они ведь ничего не знают, – пробормотала она, закрыв лицоладонями. – Они еще ничего не слышали про Москву!

Ей было так тяжело, словно все горе отступающей, побеждаемойРоссии лежало сейчас на ее плечах и пригибало к земле. У Ангелины подкашивалисьноги, и она с облегчением повисла на руке Меркурия, когда тот осторожно повлекее вперед:

– Пойдемте. Вы едва стоите. Я отведу вас домой.

Ангелине стало стыдно. Мысль о привычных хлопотах заставилаее встрепенуться:

– Нет, пошли скорее. Тебе надо лечь, отдохнуть хорошенько.Завтра небось Дружинин опять придет за тобою?

– Завтра? Ох, завтра... я и забыл совсем! – воскликнулМеркурий. – Завтра ведь ее уже привезут!

– Кого? – равнодушно спросила Ангелина. Но она запнулась,когда Меркурий шепнул горячечным, задыхающимся шепотом:

– Самолетную лодку!

В первую минуту Ангелина невольно потянулась ладонью ко лбуМеркурия: не жар ли у него?

Но Меркурий раздраженно отбросил ее руку и пошел кгоспиталю, да так споро, что Ангелина едва поспевала за ним. Войдя во двор,Меркурий неожиданно обогнул крыльцо и, даже не простившись, зашагал куда-то всторону.

– Ты куда?! – испуганно вскрикнула Ангелина, уверившись, чтоу Меркурия в голове помутилось, но тут же сообразила, что обидевшийся Муромцевпросто-напросто идет к окну, под которым стоит его топчан, не желая пробиратьсячерез спящую палату.

Луна стояла в вышине, и Ангелине было хорошо видно, какМеркурий подтянулся к подоконнику, занес ногу, чтобы перебраться через него, новдруг замер, словно пораженный неожиданным ударом, – и медленно сполз обратново двор, свалился под окном на траву. Ангелина подбежала, упала рядом на колении разобрала тихий шепот:

– Убили... убили меня!

Она не закричала только потому, что голос у нее пропал.Приникла к Меркурию, зашарила руками по его плечам, груди, отыскивая кровавуюрану, потом сжала ладонями побледневшее лицо с закатившимися глазами.

– Что? Что?! – вымолвила сквозь рыдания.

Меркурий с трудом поднял веки, едва шевельнул губами:

– Он там лежит... там... – И опять бесчувственно поник.

Еще раз ощупав Меркурия и убедившись, что он не ранен,Ангелина решилась заглянуть в окно.

Она увидела, к своему изумлению, что на топчане Меркуриялежит какой-то человек и, чудится, крепко спит. В лунном свете она без трудаузнала чернобородого ругателя, и вдруг тускло проблеснуло лезвие ножа,вонзенного в его горло...

Ангелина мешком свалилась во двор, припала к Меркурию, всядрожа. Кровь бухала в ушах, но какое-то неведомое чувство вдруг подсказало ей:нет, это не сердце колотится, а раздаются чьи-то шаги – крадущиеся, почтибеззвучные... оглушительные!

Она безотчетно пошарила вокруг, ища орудие защиты, хотьпалку, хоть ветку, и не поверила ушам, услышав знакомый голос:

– Барышня! Где вы, отзовитесь! Князь меня за вами послал, яуж все глаза проглядел! Домой извольте ехать, барышня!

Господи милостивый, да ведь это не тать нощной, душегубец –это Филя, их кучер!

Ангелина враз обрела силы, окликнула его, велела помогать –поднять Меркурия, отвести его в коляску, да скорее, да тише!

Ее не оставляло ощущение злобного, недоброго глаза,вперившегося в спину, – и она перевела дух, лишь когда кони зацокали копытамипо мощеному двору измайловского дома и в окне показался со свечой в руке князьАлексей, ворчливо окликнув:

– Куда это ты запропала, Ангелина?!

От звука родного голоса она чуть не закричала, желая скореесообщить о случившемся, как вдруг прихлопнула рот руками, пораженная догадкой,будто молнией: ведь чернобородый, воспользовавшись отсутствием Меркурия,постарался-таки заполучить топчан, который давно привлекал его завистливуюдушу, но заодно получил и участь, уготованную Муромцеву... В точности как тотчеловек, что надел перед боем его смертную рубаху.

Самые страшные слухи подтвердились: после кровопролитногосражения на Бородинском поле Наполеон вошел в Москву.

Смятение в умах царило неописуемое. Люди отказывались веритьочевидному, предполагая в этом распространяемые французами измышления.

Всех изумляли причины, побудившие Кутузова дать бой приБородине, хотя русское войско было гораздо слабее неприятельского и потому немогло надеяться на победу. Однако невозможно ведь было отступать долее! Кутузовжелал воротить армии веру в себя, уже подорванную после бесчисленныхпозиционных маневров прежнего главнокомандующего.

По скупым сведениям, распространившимся в обществе, задачаКутузова состояла в том, чтобы подействовать на настроение обеих армий и умов вЕвропе (несокрушимый Наполеон изранен, изнемогает, обливается кровью!), – нотак или иначе, а сдача Москвы была предрешена.

Все так, все логично и постижимо умом... но непостижимосердцем. Древняя Москва для русских не просто город, но мать, которая ихкормила, тешила и обогащала, а блестящий, нарядный Петербург значил почти тоже, что все другие города в государстве.