Пепел стихий - Элис Клер

Впрочем, никто не знал, что именно делало ее такой веселой, да и не думал спрашивать. У всех в аббатстве было много хлопот. Эсиллт, которая для каждого находила доброе слово, которая пела, выполняя даже самые неприятные поручения, казалась даром Всеблагого Господа, посланным осветить их долгие дни.

Калиста начала работать в больничном покое, и вскоре сестра Беата поделилась с Элевайз своими опасениями. Она беспокоилась, что постоянные разговоры пациентов о новой послушнице и похвалы ее внешности могут навредить Калисте, ведь большинство тех, за кем ухаживали монахини, приходили из мира и ничего не знали о монастырском этикете, согласно которому запрещалось делать замечания личного характера. Калиста, чья красота привлекала внимание, точно маяк в ночи, получала, по мнению сестры Беаты, слишком много похвал.

Но даже сестре Беате пришлось признать, что девушка вряд ли слышала то, что ей говорили.

— По правде сказать, аббатиса, — рассказывала сестра Беата, — иногда довольно трудно заставить ее услышать хоть что-нибудь! Словно бы… — Монахиня никак не могла подобрать нужные слова, ее лицо сморщилось и стало несвойственно хмурым. — Словно бы она внимает внутренним голосам. Или, может, пению, потому что часто она начинает тихонько напевать что-то, будто вторя…

— Понимаю.

Элевайз действительно понимала, о чем говорит сестра Беата, и очень хорошо понимала. Именно эти странные мурлыкающие напевы так встревожили аббатису той ночью, когда Элевайз обнаружила, что Калиста ходит во сне.

Казалось, Калиста начала привыкать к своим новым обязанностям. Но Элевайз боялась, что под спокойной гладью скрываются невидимые течения. Течения, которые могут принести беду.

* * *

Уже в первые дни, проведенные им в Новом Уинноулендзе, Жосс обнаружил, что его впечатление о скором завершении работ было обманчивым.

Строители все еще занимались кухней, а теперь ко всему прочему возникла проблема с солнечной комнатой, которую, со всей очевидностью, мог разрешить только главный каменщик. Подразумевалось, что вина целиком лежала на Жоссе: надо же быть таким глупцом, чтобы пожелать именно это помещение в первую очередь!

Жосс пытался помочь, давал советы и даже, засучив рукава, был готов лично принять участие в отделке дома. Но почти сразу стало ясно, что в нем не нуждаются. Строители никогда не говорили этого, но сумели дать понять, что, околачиваясь там, где они работают, Жосс нарушал некое неписаное, но незыблемое правило.

Он удалился в залу, однако и здесь ему нечем было заняться!

Долгие летние дни манили его на воздух, но там ему приходилось то и дело сталкиваться с рабочими, мешая им. В полном отчаянии он вспомнил об убийстве в Хокенли и подумал: «Проклятье и адское пламя! Посмотрим, смогу ли я справиться с этим делом лучше, чем шериф!»

* * *

Прибыв в Тонбридж, Жосс расспросил о шерифе Гарри Пелеме — хвала аббатисе, она назвала его имя — и узнал, что, раз сейчас полдень, шериф обедает.

К счастью, Пелем предпочитал тот самый трактир, где Жосс уже когда-то бывал. Направив коня во двор, он встретил хозяйку, матушку Энни, спешившую из одной из своих кладовых с половиной окорока в могучих руках.

— Кого я вижу! Добрый день, странник! — крикнула она, широко улыбнувшись. — И где же вы были все это время?

Жосс улыбнулся в ответ:

— По-разному, Энни, то здесь, то там. Как поживаешь?

— Прекрасно. Мы очень заняты, но как раз это мне нравится. Поесть хотите? На вертеле уже жарится кусок говядины, а вот эта ветчина — в полном соку.

Она дружески похлопала ладонью по окороку.

— Умираю с голоду, — заверил ее Жосс, — и у меня жажда, как у бедняги, заблудившегося в пустыне.

Энни подмигнула ему.

— Вы пришли куда надо с вашими аппетитами. — Соблазнительно качнув полными бедрами, она исчезла в дверном проеме кухни. Но до слуха Жосса донеслись ее слова: —…со всеми вашими аппетитами!

В трактире Жосс заказал пиво и обед. Потом быстро оглядел собравшихся, пытаясь определить, кто из них мог быть шерифом Пелемом.

Ему повезло. Вскоре в пивную вошел какой-то человек и громко крикнул:

— Шериф! У меня для вас сообщение!

Плотный, крепкого телосложения мужчина в поношенной кожаной тунике поднялся на ноги и ответил:

— Сюда!

Жосс подождал, пока вновь прибывший передаст свое сообщение и уйдет. Затем с безучастным видом подошел к шерифу, который жадно поглощал свою еду, и спросил:

— Можно?

Шериф взмахнул ножом, на острие которого была наколота ножка цыпленка.

— У нас свободная страна, — ответил он, не переставая энергично жевать. При этом изо рта у него вылетели маленькие кусочки белого мяса и, подобно крошечным снежинкам, усеяли уже покрытую пятнами тунику.

Жосс занялся собственным обедом, потихоньку наблюдая, как продвигается дело у шерифа. Он подождал, пока тот закончил, промокнул сальные губы еще более засаленным рукавом, отрыгнул, сделал основательный глоток пива, одобрительно крякнул: «Ух! Так-то лучше!» и расслабился, откинувшись на стену.

Лишь тогда Жосс начал:

— Недавно я посетил аббатство Хокенли. Там мне сказали, что один человек был убит, и что ты, шериф, прибыл, чтобы расследовать это преступление.

— Положим, что так, — настороженно отозвался Пелем.

Жосс почти расслышал беззвучное продолжение: «А тебе какое дело, чужак?»

— Добрые люди в общине Хокенли знают меня, — продолжал Жосс. — От них я услышал, что в этой смерти повинно таинственное Лесное племя. Говорят, кое-кто разумно сложил два и два и фактически на месте раскрыл преступление.

Польщенное тщеславие заставило шерифа разговориться:

— Что ж, само собой, — сказал он, доверительно наклонившись к Жоссу. — Между нами, убитый был нестоящим малым. Вор, браконьер, он, признаться, доставлял мне массу хлопот. Как бы там ни было, я понимаю дело так: он пошел в лесную чащу за дичью и наткнулся на Лесной народ. Разумеется, им не понравилось, что он влез в их тайны, вот они и бросили в него дротик. Убили прямо на месте.

— Очень правдоподобно, — согласился Жосс. — Мудрое решение, шериф! Поистине, единственное объяснение, не правда ли? Особенно если доподлинно известно, что этот Лесной народ был той ночью где-то поблизости.

— Ну… — начал шериф и заговорил более враждебно: — Эта чванливая женщина, аббатиса, вот кто мне не поверил! Мне, человеку, который живет в этих краях с малых лет! Да я цедр жизнь знал, что этот дикий люд шляется здесь — приходит, уходит, снова приходит! Скажу вам больше! Мне о них рассказывал мой старик отец, а еще раньше — его отец!

Шериф извлек языком из зубов кусочек мяса, выплюнул его на пол и прорычал:

— Женщины, а? Воображают, что смыслят во всем!