Порою нестерпимо хочется... - Кен Кизи

– Ну знаешь, я уж собрался звать на помощь, – замечаю я, с одной стороны чувствуя облегчение, а с другой – злость на то, что так разволновался попусту. – Какого беса ты несешься по склону как дикий жеребец? Провалиться мне на этом месте, если я потащу тебя наверх к пикапу, когда ты раскроишь себе череп! Да еще с гипсом! – По румянцу на его щеках я понимаю, что парочку он все же пропустил, но он далеко не пьян.

– Оставил мальчика в городе, – говорит он, оглядываясь. – А где Джо Бенджамин? Позови-ка его сюда.

– Он с другой стороны языка. Да что с тобой такое? – Я чувствую, что целиком на счет виски его состояние отнести нельзя. – Что там произошло в городе?

– Свистни Джо Бена, – отвечает он и отходит от дерева, изучающе рассматривая землю. – Слишком ровная поверхность, – замечает он, поднимая голову. – Нехорошо. Слишком тяжело сталкивать этих разбойников. Перейдем туда, за низинку, там круче. Опасно конечно, но у нас нет выбора. Куда, к черту, провалился Джо Бен?

Я еще раз свищу.

– А теперь успокойся и объясни мне, что ты так горячишься.

– Подождем, – все еще тяжело дыша, отвечает он. – Пока не подойдет Джо Бен. Вот болты. Я спешил. У меня не было времени заехать за мальчиком. О-хо-хо, что-то легкие не того… – И я вижу, что ничего не остается, как ждать…)

Проведя под надзором сестры еще час в благоухающей дезинфекцией приемной, час, полный ужаса и паранойи, делая вид, что я поглощен чтением выпусков «Истинная любовь», я наконец вынужден был признать, что старик не собирается за мной заезжать, а доктору, возможно, не так уж много и известно. С трудом подавив зевок, я поднялся и громко высморкался в такой грязный носовой платок, что амазонка с отвращением отвернулась.

– Можете взять себе салфетку в клозете, – заметила она, не отрываясь от журнала, – и выкиньте эту антисанитарную тряпку.

Пока я натягивал куртку, дюжина возможных ответов пронеслась у меня в голове, но я был еще так напуган недавним общением с ней и ее шприцем, что предпочел промолчать. Вместо этого я задержался у двери и робко промямлил, что отправляюсь в город.

– Если за мной заедет отец, передайте ему, пожалуйста, что я, вероятно, буду у Гриссома.

Я подождал ответа, но, казалось, она не слышала и продолжала сидеть, уткнувшись в книгу. Я стоял, как провинившийся школьник, и наконец она еле слышно прошелестела: «Вы уверены, что снова не потеряете сознания? – после чего облизнула палец и перевернула страницу. – И не хлопайте дверью».

Сжав зубы, я выматерил ее, шприц, врача и собственного безответственного папу, проклял их всех и поклялся отомстить каждому в свое время… после чего с трусливой осторожностью прикрыл за собой дверь.

Выйдя из клиники, я в полной растерянности остановился на залитом лужами тротуаре, не зная, что предпринять. Вероятность застать Вив одну таяла с каждой минутой. Как я доберусь до дому, если за мной не заедет Генри? И тем не менее совершенно неосознанно я выбрал улицу, на которой с наименьшей вероятностью мог его встретить, – «короткий путь» по старой разбитой улице, шедшей мимо школы… «на случай, если за мной следит доктор».

Настороже, мрачно крадучись, я с оглядкой двигался под грохочущим дождем сквозь бесконечные ряды воспоминаний, готовый ко всему, прижав замерзшие и сжатые в кулаки пальцы к бокам, вместо того чтобы опустить их в теплые карманы. Шаткие, скользкие деревянные мостки вели мимо заброшенных рыбацких хижин – закопченные зловещие строения, залатанные чем попало – от крышек с табачных банок до расплющенных упаковок «Принца Альберта». Здесь жил «безумный швед» – людоед, как утверждали мои одноклассники, стрелявшие яблоками по его окнам, – «боишься, Леланд?»… мимо домика дворника, мимо квадратного кирпичного здания котельной, отапливавшей школу, мимо шершавой стены поленницы дров, которыми топили котельную… и как ни странно, за весь свой длинный путь мне так и не удалось расслабиться. И вдруг все мои ни на чем не основанные опасения рассеялись – чего бояться? Что за глупость думать, что этому зубастому болвану может быть что-нибудь известно, – что за дурацкие мысли? Я понял, что стою перед школой, моей древней цитаделью Познания и Правды, перед моим святилищем. Но страх не уступил место покою; пока я шел по дорожке, огибавшей спортивную площадку моего святилища, напряжение мое перешло в уныние и горькие сожаления; я постукивал костяшками пальцев по ограде школы, которой я никогда не принадлежал, двигаясь мимо площадки, залитой полуденными голосами воспоминаний о командах, в которых я никогда не играл. Через решетку я рассмотрел площадку для игры в бейсбол. Там играли «большие ребята», когда я был еще первоклассником, а потом, когда я перешел в четвертый, стала играть «малышня»… «Малышня?» – как-то спросил Хэнк. «Да, знаешь, тупицы, болваны, которые за всю свою жизнь ни одной книжки не прочитали». Теперь эта древняя теория представилась мне жалкой и неубедительной: большие или малыши, первый класс или четвертый, Леланд, старина, ты бы отдал все на свете, лишь бы присоединиться к этой шумной, беспорядочной толпе. Разве нет? Разве не так? И, глядя сквозь мокрые переплетения проволоки на залитое водой поле, я поймал себя на том, что кисло спрашиваю: «Ребята, а когда я буду играть, когда меня выберут? Все, кроме меня, играют. Давайте выберем меня ради разнообразия».

Ребята отступают. И ни один девятилетний демагог, покрытый веснушками и добрым старым американским загаром, не указывает на меня грязным пальцем и не говорит: «Я беру тебя в свою команду». Никто не кричит: «Леланд, ты нам нужен, ты умеешь делать сильный захват!»

«Но, ребята, – упрашиваю я, бубня в вихревое ухо дождя, – так нечестно. Так нечестно!»

Но даже перед лицом этой проверенной временем истины фантомы продолжают отступать: может, это и нечестно – они не станут спорить, но что касается игрока первой базы, а также второй и третьей, то им нужен парень с холодной головой и отважной душой, а не паршивый придурок, который всякий раз, как мяч летит в его направлении, выбрасывает вперед кулак, чтобы спасти свои очки.

«Но, ребята…»

Не какой-нибудь вонючий хлюпик, который дрожит, дергается и наконец теряет сознание, приходя в себя через пять минут со спущенными штанами и флакончиком нашатыря под носом, – а все оттого, что сестра вколола ему в задницу немножко пенициллина.

«Постойте, ребята, это был не простой укол. Игла была вот такой длины».

Хлюпик говорит: «Такой длины! вот такой! Вы только послушайте его!»

«Это правда! Пожалуйста, ребята… может, в дом?»

«Дом! Нет, вы послушайте этого маменькиного сынка!»

Они скрылись в прошлом, а я тронулся дальше мимо поля, на котором свистел ветер и шипел дождь, сквозь стенку юнцов и основной команды, не подпускавших никаких чужаков. Я повернул к городу, прочь от школы, где я был первым по всем предметам, за исключением больших перемен. Конечно, в какой-то мере мой страх был усмирен видом этого образовательного учреждения – по крайней мере, я перестал бояться, что на меня вот-вот набросится доктор, как жирный вампир, потому что школа, так же как и церковь, служила мне защитой от этих бесов, – но теперь на месте этих бесов образовалась ужасающая пустота, огромная зловещая яма. Ни бесов, ни товарищей по команде.