Этюд в сиреневых тонах - Тиана Соланж

А папа… пусть Георгий Сокольский и не был мне родным по крови, но я никогда не чувствовала этого. Он был моим любимым папулей, и… если я выберусь отсюда живой, я скажу ему, как сильно его люблю. По щеке скользнула слезинка.

— Как же ты все-таки похожа на нее, — из задумчивости меня снова вывел противный голос ма… Виктории. Сокольская сидела, чуть прищурившись, смотрела на меня. — Чуть что — сразу глаза на мокром месте, она, даже подыхая, плакала по тебе, по твоей жизни. Как же я ненавижу тебя! — как-то устало проговорила она.

— Что ты хочешь теперь от меня? — мой голос звучал отрешенно, но я смотрела прямо ей в глаза, до хруста расправляя плечи. — Зачем-то ты помогла Кильдееву выкрасть меня?

— А разве ты не сама приехала сюда? По своей воле, вместе с будущим свекром? — невинно спросила Виктория, заставив меня тихонько скрипнуть зубами. От нее не укрылось ни мое раздражение, которое я не пыталась скрывать, ни мое ожидание ответа. Виктория широко улыбнулась. — Знаешь, а это было забавно, убеждать тебя, что ты влюблена в Бахтияра даже не пришлось. Скорее, это Сокольского пришлось уговаривать разрешить Бахти ухаживать за тобой. Ты же, как блаженная дурочка, заглядывала ему в рот, но я сразу ему сказала, чтобы не спешил, укорачивая «поводок», которым держал тебя. Ты даже не поняла бы, как оказалась замужем, если б не его просчет с твоей подружкой, — скривилась Сокольская. — Но это все компенсировалось тем, что он сделал с тобой. Это ведь я ему сказала, что ты давно не так невинна, как притворяешься, и что пора ему уложить тебя под себя, иначе принесешь ему в подоле выродка. Послушал, — Вика снова одарила меня ядовитой усмешкой, заставив содрогнуться от воспоминаний, да так, что в горле опять появился ком желчи, и подступила тошнота. — И да, это я выложила в сеть видео с твоей помолвки и пригласила блогера. Да и потом с удовольствием наблюдала, как ты мечешься по городу в поисках работы. Я так хотела, чтобы ты на себе почувствовала, каково это жить в аду, а не купаться в любви и заботе моего! мужа. Я отняла у тебя все, как это сделала ты в свое время, дрянь!

— Ты постоянно оскорбляешь меня, называя то тварью, то дрянью, но… это ты мразь, каких еще поискать, — я смотрела, как она снова меняется в лице, стоило ей услышать мое обращение. — Ты — монстр, ма-ма!

Она подскочила с места, как ужаленная, бросаясь ко мне. Но в последний момент она, будто на стену напоролась, и остановилась в паре шагов от меня. Я следила за ней с напряженным ожиданием удара, а она просто стояла, замахнувшись, но так и не ударив.

— Не называй меня так! — прошептала Виктория, глядя куда-то сквозь меня. — Не… на…зы…вай, только она… только моя доченька может делать так, — женщина всхлипнула и тряхнула головой. — А ты… ты мне не дочь, запомни это! Не дочь!

— И ты. Ты тоже помни об этом, — жестко ответила я, вставая напротив Виктории, — потому, что у тебя ее больше никогда не будет. Убирайся!

Виктория продолжала смотреть на меня как-то… неверяще, что ли? Словно, я сказала ей то, чего она никак от меня не ожидала. Ее губы тряслись, шепча какие-то бессвязные слова, а я окончательно поняла, что моя мама умерла много лет назад, дав мне жизнь.

— Девочки, поговорили? — раздался от дверей до противного бодрый голос Кильдеева-старшего. Я подняла взгляд, встречая его насмешливо-удивленный взор, а затем перевела взгляд за его спину, где маячила фигура мрачного, как сто чертей, Бахтияра. Азим шагнул в комнату и тут же скривился, — фу-у, а чем это так воняет?

— Да вот, твоя будущая невестка немного, м-м, испортила интерьер, — Виктория быстро взяла себя в руки, снова превращаясь в идеальную женщину. Она грациозно прошествовала мимо меня, даже не одарив на прощание взглядом, и остановилась напротив Кильдеева. — Ну, Азим, все готово? Жора готов обменять свою фирму на… приблуду-дочь?

Я скривилась, наконец, понимая, для чего нахожусь тут. Пока только для меня оставалось загадкой, с чего они решили, будто папа ради меня отдаст им фирму? И, вообще, зачем она им?

— Отец, Саша — моя, ты обещал, что мы поженимся! — вынырнул из-за спины Азима Мансуровича Бахтияр. Я повторно скривилась, что явно не укрылось от пристального взора черных глаз младшего Кильдеева. Сейчас Бахтияр напоминал мне избалованного ребенка, требующего свою игрушку.

— Помолчи, щенок! — оборвал его старший Кильдеев, строго взглянув на сына. — Если бы ты следовал плану, не пришлось бы сейчас идти на крайние меры. И ни о какой свадьбе теперь речь не идет, запомни…

— Но, отец…

— Я все сказал! — рыкнул на него отец, а я с трудом удержала усмешку. Нет, не время радоваться, но хотя бы мне не придется выходить за него. — Девка останется тут, пока ее папаша будет готовить документы на фирму. А ты станешь готовиться к свадьбе, но с другой. Понятно? — тут мои брови уже поползли вверх, глядя, как Бахтияр борется с желанием возразить отцу. — С этой потом подумаем, что делать, — на меня кивнули, как на подзаборную шавку, которая вроде и не нужна, но избавляться не хочется. — Может, разрешу оставить в качестве твоей любовницы…

— Что, Бахтияр, все-таки подыскали тебе правильную жену? Покорную? — не удержалась от подколки я. И ведь понимала, что сама не в том положении, чтобы злить хозяина этого «гостеприимного» дома, но удержаться не смогла.

— Саша, — прошипел Бахти, зло сверкнув темными глазами.

— Замолчи, Александра! Ты не имеешь права подавать даже звука в моем присутствии, — презрительно смотря на меня, процедил Азим.

— Господи, сколько пафоса! — закатила я глаза, выражая тем самым свое отношение к его наставлениям. — Вы тут кто? Царь и бог? Ну, так царствуйте, кто вам не дает?! Только мне не смейте затыкать рот! Это в своей семье вы можете приказывать, а мне не смейте! — я шипела не хуже змеи.

Кильдеев шагнул ко мне.

— Стой, отец! Я сам разберусь со своей женщиной, — сзади в его руку, занесенную надо мной для удара, вцепился Бахтияр. Я даже невольно зауважала его в этот момент, так как не могла припомнить ни единого раза, когда он пошел бы против воли своего отца. — Она получит наказание, поверь. И будет с уважением и покорностью относиться к тебе, — он окатил меня таким взглядом, в котором читалось предупреждение, что второго раза мне не простят.