Затерянный в сорок первом - Вадим Мельнюшкин

– Неужели настолько страшные, что защитник родного очага может попасть в Хель?

– Он отрекся от Рода!

Да, это грех страшный – лучше убить, чем отречься.

– Может, раньше он и был слаб, но сейчас искупил, неужели Род за него не просил даже? Не простил?

– Они простили, но это не значит, что простила я. Пусть осознает.

– Потом отпустишь?

– Будет сильным – отпущу, сломается – останется здесь. Даже этим, – она кивнула в сторону офицера. – Далеко не всем здесь место, но отвечать придется. Да, кстати, у тебя есть полтора десятка их – тебе не нужны, отдай.

– Ты же знаешь, я не практикую жертвоприношения.

– У тебя на них свои виды?

– Нет никаких видов.

– И что будешь с ними делать, в тюрьму посадишь?

– Нет, наверно, они умрут, но жертвоприношением это не будет.

– Зря, могло бы помочь тебе и твоим людям.

– Не уверен, а они по большей части даже в Христа не верят.

– На войне неверующих не бывает.

До конца танца мы больше не проронили ни слова. Музыка смолкла. Мара снова наклонила ко мне голову, я обмер, готовясь к очередной волне стужи, что скует тело, но губы, поцеловавшие щеку, были просто холодные. Она усмехнулась, еще раз глянула мне в глаза, повернулась и пошла. Теперь это была походка усталой, но крепкой женщины.

Дзынь-нь-нь! Арка исчезла, вокруг заструились снежные смерчи, все плотнее забивая пространство вокруг. Наконец ничего не стало видно даже на несколько сантиметров – снег забился в глаза.

Дзынь-нь-нь!

Через три дня воздушная бандероль не прибыла, сколько ни жгли мы костры и ни молили небо, прислушиваясь и надеясь услышать звук моторов. А на следующий день пошел снег и сыпал еще три дня. К концу этого снегопада вернулись все группы, отправленные на задания. Да, латыши из Жарцов все же ушли, правда, оставив еще шесть трупов, два из которых были явно не нашего приготовления – очень походило на то, что раненых добили свои же.

Подрывники, что ходили на запад, отчитались о двух подорванных составах, после чего их как зайцев стали гонять по лесам и полям. Больше по лесам, конечно, но ничего – убежали, даже ни одного раненого.

Третьей роте так не повезло – шестеро погибших и полтора десятка раненых. При этом Серегин божился, что сами положили не меньше роты, позже, правда, согласился на два взвода, но на этом уже стоял насмерть. В конце концов, ему надо было как-то оправдать перед Нефедовым половину боезапаса минометных мин, которые на базу не вернулись. Еще не меньше двух десятков требовали записать на себя те бойцы, что оседлали северное шоссе, это кроме шести уничтоженных автомашин. После одного удачного налета на автоколонну им больше похвастаться было нечем, потому как тоже дальше только в прятки играли.

Что характерно, и те и другие представили доказательства в виде трофейного оружия и личных документов, и хотя не в полном объеме заявленного, потому как если убегаешь, то сложно обшманать преследующего тебя врага. Командование, то есть я, вспомнив о том, как то ли Суворов, то ли Румянцев, после сообщения адъютанта, что на поле боя насчитали тридцать тысяч убитых турок, заявил: «Пиши пятьдесят – чего их, бусурман, жалеть», тоже пошло навстречу пожеланиям. Так что три взвода немцев попали в списки покойников вслед за еще четырьмя пущенными под откос эшелонами. К сожалению, только два из них шли на восток, но рвать надо обе нитки, дабы не облегчать гитлеровцам жизнь.

Наша железка, теперь мы привыкли ее называть «нашей», опять стояла. Только фашисты восстановили полотно после катастрофы бронепоезда, как тут же навернулся порожняк, которым немцы пытались проверить готовность пути. Жаль, конечно, что порожняк, но наше дело парализовать движение, что у нас вполне получалось.

Прошедший снег одновременно и облегчил нашу жизнь, засыпав старые следы, на которые могли ориентироваться каратели, так и усложнил ее – новые лыжни пробивать тот еще труд, хотя, казалось бы, чего там. Зато теперь, нащупав пути по зимнему лесу, бойцы прокладывали лыжни уже не абы как, а таким образом, что они периодически сливались в охраняемые пулеметными засадами узлы, после чего опять вольготно разбегались. На эти засады мы возводили некоторые надежды, хотя дежурство там было одно из нелюбимых у бойцов – холодно, к тому же не покуришь и не поболтаешь. Один плюс – кормили засадников хорошо, не хуже разведки.

Накрывалось и мое путешествие в Полоцк – нашими трудами движения по автомобильным дорогам почти не было, если не считать редких розвальней местных жителей. Потому, пока дорогу хоть как-то не накатают, гнать груженный лесом обоз желание у Борового отсутствовало – не хотел зря скотину мучить. Не помогло даже уговаривание Фефера, тому очень хотелось отправиться в город. Происходило ли это желание из-за полученного задания или имело больше амурное свойство, выяснять не стал – какая в конце концов разница.

Наконец снова получили шифровку, требующую приготовиться к прибытию груза. Ну, хоть в этот раз повезет?

Была уже почти полночь, дрова в прогорающие костры забросили по третьему разу, когда удалось расслышать, где-то на самом краешке слухового порога, нехарактерный для ночного зимнего леса гул. Остальные, собравшиеся на поляне, не реагировали. Подозреваю, что слух у меня получше, тем более что, считай, неделю его не нагружали звуки выстрелов. Прошло не менее полуминуты, как Георгий вдруг встрепенулся.

– Командир, слышишь?

– Да. Теперь бы он опять чего не напутал. Эй, там, у костров, подбросьте веток потоньше, да готовьтесь бензинчика плеснуть.

Костры были выложены сильно вытянутым с запада на восток ромбом, да еще с пятым ровно посередине. Такой вариант решили применить после неудачной прошлой высадки, все-таки треугольник выстраивают три костра почти всегда, реже он бывает равносторонним, но и такое расположение не чудо.

Самолет прошел чуть левее, хотя понятие «чуть» тут явно относительное – по звуку определить нелегко, но расстояние явно стоило считать в километрах, вот только воздушный наблюдатель из меня никакой. После чего звук пропал. Наши ряды покрыло полотно уныния, но не прошло и десяти минут, как знакомый гул послышался снова, и в этот раз самолет, похоже, шел прямо на нас. Пролетел он прямо над головой и начал удаляться, но вдруг звук слегка сменился, и вроде бы расстояние прекратило увеличиваться.

– Фу-у-у, – выдохнул Кошка. – Кажись, на круг пошел.

Так оно и было. Забрав чуть севернее, самолет снизился и уменьшил скорость. В этот раз он прошел низко, хотя увидеть его все одно не удалось, после чего удалился на восток.

Искать в зимнем ночном лесу сброшенный на парашютах груз то еще скажу удовольствие. Из шести обещанных тюков за ночь разыскали три. Слава ВКП(б), оставшиеся три также были найдены утром, причем один буквально в двухстах метрах от поляны вольготно висел себе на дереве.