Елена Троянская - Маргарет Джордж

— Друзья мои! — тщетно взывал к людям Приам, его голос тонул в стенаниях и воплях.

— Я положу этому конец! — Один голос перекрыл множество голосов, как звук флейты — гул барабанов. — Я начал, я и закончу, клянусь богами!

Парис! Но как он может закончить войну? Боги ее начали, и обратного хода нет.

Парис встал рядом с Приамом. В дрожащем свете факелов он выглядел великолепно, как никогда, — уж не благодаря ли тому, что расстался со мной? Он больше не принадлежал мне, и его красота возросла?

Он простер руки, свои прекрасные руки, к небесам. Он высоко поднял голову, его глаза смотрели прямо на людей. Заметив меня, он отвел взгляд.

— Я погрузил вас в пучину несчастий. Я безрассудно отправился в плавание по неведомому морю, и мы ударились о скалы. Но корабль — я имею в виду Трою — не пошел ко дну, хотя ему и угрожает опасность. Вы знаете, что нужно делать в таких случаях: нужно уменьшить груз, выбросить за борт все лишнее. Таким лишним грузом являюсь я.

Я не верила своим ушам. Что он собирается делать? Убить себя? Нет, скорее позволить другим убить его. Я хотела бы сжать его в объятиях, обвиться вокруг него и не отпускать до конца жизни. Стать ненавистной ему цепью.

— Двое мужчин называют себя мужьями Елены, дочери царя Тиндарея, — продолжал между тем Парис: я была благодарна ему за то, что он не назвал меня «дочерью Зевса». — Это Менелай из рода Атрея в Греции и я, Парис, царевич Трои. Это наш личный спор, которым брат Менелая воспользовался, чтобы развязать войну. Этот человек, Агамемнон, был военачальником без войны, пока в поле его зрения не появился я. Но я утверждаю, что по-прежнему это дело касается только двоих мужчин: того, которого Елена выбрала в мужья после соревнований, объявленных ее отцом много лет назад, и меня, которого она выбрала сейчас. А все остальные страдают по вине Агамемнона. Мы с Менелаем должны сразиться один на один. Я вызываю его на поединок. Мы встретимся в долине под стенами Трои. Будем сражаться на больших копьях до смертного исхода. И пусть боги выберут достойнейшего.

Я думала, что Приам будет возражать, Гекуба зальется слезами. Ничего подобного: они стояли молча. Собравшиеся тоже долго молчали, а потом стали раскачиваться и петь, восхваляя мужество Париса. Толпа окружила его, подняла на плечи и стала качать.

— Парис! Парис! — кричали все.

Он поднимался вверх и опускался вниз, размахивая руками, но на меня ни разу не взглянул.

LIII

Поздно вечером я сидела в самой укромной из своих комнат и никого не желала видеть. Я слышала, как пришел Геланор и попросил его принять, но слуга отказал ему. Я слышала, как Эвадна хотела пройти ко мне, но и ее слуга не пустил. Если я одинока внутренне, то пусть буду одинока и внешне.

Наступила холодная зимняя ночь; слова Париса не выходили у меня из головы. На заре Парис с Менелаем сойдутся в поединке. И завтра в это время кто-то из них будет лежать бездыханный. Кто?

Я предчувствовала, что это будет Парис. Менелай сильнее, у него больше опыта. Кроме того, им движут злость и страсть, подогреваемые жаждой мести, а Парис давно утратил свой дух: он умер вместе с Троилом. Фактически Менелай будет сражаться с мертвецом. И завтра в это время Парис вместе с Троилом будет прогуливаться по призрачным лугам среди бледных асфоделей. А я, вдова, буду глядеть на их тени, стоя на берегу глубокого черного Стикса, не в состоянии переправиться через него. Менелая объявят победителем, и я должна буду вернуться к нему как законная жена и мать его ребенка.

За окном темно. Небо черное, как чернила кальмара. До рассвета еще далеко. Еще есть время.

И все-таки рассвет наступил в свой час. Вороны громко закаркали, приветствуя его, их грай звучал как грохот похоронных барабанов. На востоке торжественно всходило солнце. Внизу в долине наметилось какое-то движение. Греки приближались на колесницах, вздымая пыль из-под колес. Из своего окна я видела и слышала, как троянцы готовятся к предстоящему событию. Кто-то сейчас помогает Парису облачиться в доспехи. Это могла быть я, но я понимала, что он отвернется с досадой от меня — от женщины, из-за которой рискует жизнью, не любя ее больше.

Я сгорала от желания попрощаться с ним, но опасалась, что не выдержу, брошусь ему на шею, своими слезами лишу его мужества, и его рука дрогнет во время поединка. Поэтому я решила не выходить из комнаты. Только после того как Парис покинет дворец, я увижу его: далеко внизу, в долине, когда уже ничего не изменишь.

Я переоделась, накинула теплый плащ и поднялась на крышу. Греки выстроились длинной шеренгой, навстречу им маршировал отряд троянцев, чтобы сойтись лицом к лицу в розовом свете зари. Издалека донеслись ликующие крики: это распахнулись Скейские ворота и Приам с Гектором выехали на колеснице, за ними — Парис. На третьей колеснице ехал глашатай с жертвенными дарами — черным и белым ягнятами, мехами с вином. Перед началом поединка полагалось определить условия и заключить договор. Кто победит, тот возьмет и жену, и ее достояние. Войска заключат мир, заклав священные жертвы. Троянцы останутся в Трое, а греки вернутся в Аргос, в Ахею, в прочие свои земли.

Рядом со мной раздался шепот, я обернулась и увидела Эвадну[19]. Как она попала сюда, ведь выйти на крышу можно только через мою комнату?

— Елена, ты звала меня, — тихо сказала она.

Я увидела изгиб стройной шеи, блеск ясных глаз и поняла, что это не Эвадна. Афродита любит дурачить нас, полагая, что люди глупы и слепы.

— Да, звала, — ответила я, притворяясь, будто не узнала ее. — Сегодня я чувствую себя такой же слепой, как ты. Мне бы хотелось в подробностях видеть все, что произойдет в долине, и слышать тоже.

— Поскольку мои глаза отказались служить мне, я научилась видеть другим зрением, — ответила она голосом, который я бы не отличила от голоса Эвадны. — Закрой глаза как можно плотнее, пока не увидишь вращающееся разноцветное колесо, затем снова открой. Сосредоточься на том, что хочешь увидеть, и ты увидишь это.

Я старательно исполнила все указания, по-прежнему не признаваясь, чтобы позабавить богиню, что узнала ее. Когда я снова открыла глаза, у меня было такое ощущение, что я стою внизу, в долине, рядом с мужчинами. Я даже видела, как в холодном недвижном воздухе из лошадиных ноздрей выходят струйки пара.

Приам спустился с колесницы и подошел к Агамемнону. Они стояли чуть в стороне: в утреннем свете их тени были почти одной длины, только тень Агамемнона — вдвое шире. Глашатаи принесли жертвенных ягнят, смешали вино в ярко блестевшей чаше, на руки царям полили воду. Белой шерсти ягненок предназначался для Солнца, черной шерсти ягненок — для Земли. Третьего ягненка принесли греки — для Зевса. Агамемнон срезал волосы с овечьих голов, глашатаи тотчас раздали их полководцам обеих сторон. Затем Агамемнон, воздев руки, стал громко молиться — как ненавидела я этот голос! Он возгласил: