Елена Троянская - Маргарет Джордж

Они кричали и требовали Приама, чтобы он показался. Пусть старый царь выйдет и поговорит с ними, иначе они назовут царем Гектора. Эти крики вынудили Приама выйти на крышу дворца, откуда он обычно обращался к народу. Я видела напряжение в его лице и глазах, напряжение слышалось и в его словах, которые он подбирал с трудом, словно прокладывал дорогу между ухабами.

Трое ничего не угрожает, заверил он. Мощь Трои подтверждается уже тем обстоятельством, что враг нападает не на нее, а на ее союзников и тем самым пытается ослабить ее.

— Тогда почему же Троя не придет на помощь своим друзьям? — громко спросил голос из толпы. — Разве дружба бывает односторонней? Дарданцы и адрастейцы должны страдать из-за Трои, а троянцы из-за них — нет?

Ропот родился, похоже, в рядах дарданских и адрастейских беженцев.

— Вы дали согласие сражаться на нашей стороне, — ответил Приам, возвысив голос. — И за вознаграждение.

— Мы не давали согласия на то, что наши дома будут разрушены. Мы согласились прислать своих солдат в Трою. Мы не предполагали, что вражеские солдаты сами придут к нам, будут грабить и убивать.

— Мы думали, враг нападет на Трою, а не на нас! — крикнул трясущийся старик.

— Так вы бы хотели, чтобы на нас напали! — неожиданно на крыше рядом с отцом появился Деифоб.

— Трою защищают высокие стены и башни! — ответили голоса из толпы. — Наши города не имеют такой защиты!

— Чем же вы недовольны? Теперь наши стены защищают и вас! — парировал Деифоб.

— Сын, ты взял слово вне очереди, — прервал Приам и положил крепкую руку на плечо Деифоба. — Ты говоришь только от своего имени, а не от имени царя и старейших граждан Трои.

Приам подошел к самому краю крыши, простер руки и заговорил в полную силу голоса:

— Мы скорбим вместе с вами, мы оплакиваем ваши потери. Мы тоже не ожидали, что все так обернется. Что мы можем сделать для вас?

— Скотину! Золота! — завопил один.

— Скотина не вернет мне мать! — закричал другой.

— Добрые люди, приходите сегодня вечером ко мне во дворец. Он будет открыт, и за угощением мы все обсудим, — раздался голос, только не Приама, а Париса: он неожиданно появился из-за спины отца и встал рядом с Деифобом.

Рокот прокатился по толпе, потом взмыл крик:

— Это он! Смотрите-ка! Из-за него все началось! Друзья, ваши дома в руинах, ваши отцы мертвы, ваши женщины обесчещены из-за него!

Приам оттолкнул Париса назад, его лицо потемнело от гнева.

— Позор на мою голову навлекли сыновья: они не научились думать, прежде чем говорить. — Приам посмотрел сначала на Париса, затем на Деифоба. — Друзья, вы должны прийти не к Парису, а ко мне, в мой дворец. Сегодня вечером. Мои двери широко открыты для вас.

Переговариваясь, люди стали расходиться, умиротворенные. Я увидела, какая опасность грозит Трое изнутри, если начнется бунт. Разные люди в замкнутом пространстве, как разные звери в одной клетке: в любой момент может случиться драка. Троя была битком набита жителями других городов, как сарай — сухим деревом: поднеси искру — и вспыхнет.

Значит, Парис был готов раскрыть перед ними ворота нашего дворца? Похоже, он лишился рассудка. Или глубокая скорбь о Троиле зародила в нем мысль, что таким образом можно поправить дело? Я почувствовала облегчение и благодарность к Приаму, когда тот остановил Париса.

Но мне было искренне жаль Гекубу.

Не имея времени для подготовки, царю и царице Трои предстояло принять у себя во дворце сотни гостей. Такой прием будет стоить очень и очень дорого, он опустошит бесценные запасы, сделанные на случай долгой осады. Но мы находились на той стадии развития войны, когда дипломатия могла сыграть решающую роль.

Внутренний двор был освещен факелами. На кострах жарилось несколько быков. Все как я и ожидала. На длинных столах шеренгами, как воины, стояли кувшины с вином. Горы хлебов — в спешке испеченных в тот же день, груды дорогих фиг и фиников, я уж не говорю о блюдах с оливками и яблоками.

Я пришла одна. Париса не удалось найти: это значило, он не хочет, чтобы его нашли. Он не только не делил со мной постель, но и пренебрегал обязанностью сопровождать меня на церемониях. Он был верен своему слову: я для него теперь не существовала. Больше не было Париса и Елены как единого целого.

Я шла между собравшимися. Их раны, телесные — которые я видела, и душевные — о которых я догадывалась, отзывались в моей душе чувством вины и боли. Вины — оттого, что эти люди страдали зря. Если Париса и Елены больше не существует, то все жертвы напрасны, и на Трою нет нужды нападать. И боли — оттого, что Парис больше не любит меня.

Он принес мне головокружительное счастье, полноту жизни, свободу. Тем горше возвращаться обратно в серый, как Троянская долина зимой, мир без любви, без него. Я так хотела узнать, как живут обычные люди, а не полубогини, оказаться на месте обычной женщины. И вот мое желание сбылось. Обычных женщин бросают мужья, обычным женщинам приходится слышать: «Я больше не люблю тебя». Обычные женщины тщетно ловят взгляд того, кто не смотрит на них. Обычные женщины ложатся в пустую постель.

«Добро пожаловать в обычную жизнь, Елена. По вкусу ли она тебе? Не думала, что тебе доведется ее отведать», — шептал мне знакомый голос.

«У меня не было времени привыкнуть к ней, — отвечала я. — Со временем привыкну».

«Я снова могу сделать мир цветным, — шептала она. — Я могу вернуть тебе Париса в одно мгновение».

«Мы должны полагаться на свои силы», — отвечала я, и хотя в глубине души мне хотелось крикнуть: «Да, верни мне его, пусти в ход свои чары!» — но я не допустила такого унижения себя и его.

«А все же ты этого хочешь, хочешь!» — дразнила она, и ее смех отдавался эхом в моем сознании.

Голос богини затих, и мои уши снова открылись для шума и гама: пирующие подходили поближе к мясу, которое резали на куски. Приам поступил правильно: он угощал людей в знак сочувствия к их горю. Жаль только, что кроме вкусной пищи им требовалось иное утешение, и он его дать не мог.

Завидев впереди Деифоба, я свернула в сторону. У меня не было ни малейшего желания не только разговаривать с ним, но даже здороваться. Пытаясь избежать встречи с Деифобом, я натолкнулась на Гиласа, который, как всегда, пытался не попадаться на глаза. Поклонившись и пробормотав что-то почтительное, он растворился в толпе. Я продолжала бродить одна, чужая среди чужих, и никому не было до меня дела.

Чужая. Я всегда была в Трое чужая, если не считать Париса. Теперь и он отвернулся от меня, оставил бродить одну, чужую среди чужих.

Мне лучше уйти. Вернуться к себе во дворец. Я уже направилась к выходу. Я хотела остаться одна: лучше быть одной в пустой комнате, чем среди людей. И тут я заметила в другом конце комнаты Геланора и резко повернула прочь от него. Он явно искал моего общества, но мне невмоготу было любое общество, даже его.