Воскресение в Третьем Риме - Владимир Микушевич

– Но ведь вам отрубили голову!

В ответ Фавст раздвинул свою дремучую бороду вместе с клубящейся сивой гривой, и я увидел красный рубец, опоясывающий его могучую шею.

– И что же, голова приросла оттого, что вы пили эликсир? – спросил я, сознавая всю неуместность моих слов и несоответствие их тому, что я хотел узнать, но в ответ послышался густой, негромкий бас Фавста:

– Выпил аки выпь. А еликсир значит: ели риск.

До меня не сразу дошел смысл его ответа. Речь Фавста была элементарна. В ней сочетались разные века и разные языки. В основном она напоминала писания древнерусских книжников, но были в ней вкрапления резко современные из научного, даже из молодежного сленга. Величественное витийство переходило в заумь юродивого, но я убедился в том, насколько осмыслен был язык юродивых, иногда поистине язык ангельский. Так иными языками говорили первые христиане. Фавст говорил иероглифами, переставляя в словах звуки, так что звук превращался в слово, а слово в звук. Что такое еликсир, если не ели риск? Кто лечится, тот рискует, что может быть рискованнее бессмертия? «Храп в могиле», – говорил Фавст, и от этого слова веяло первобытной Жутью, а потом я догадывался: в могиле прах, и кто храпит, если не прах; ангелы не храпят. Я раздумывал, кто такой нем яд певчий, и вдруг меня осеняло: это же Демьян Чудотворцев, Демон. «Демон моден», – утвердительно кивал головой Фавст. Речь Фавста могла казаться отрывистой в своих иероглифах, но потом из них образовывались периоды, «пероиды», – как говорил Фавст, а из пероидов собор; «Собор оброс», – присовокуплял мой предок. Пероиды – перья, и я понимал, что такое «выпил, аки выпь», цапля в совиных перьях (Совиная дача?).

– А у вас лекарь был? – спросил я.

– Река ль, лекарь, – ответил он, и вместо лекаря являлся рекаль, который лечит, ибо речет, но река тоже никуда не девалась, пробивалась из-под земли, чтобы исчезнуть: истая Таитянка.

– Царевна – царь-вена, – произнес Фавст, сделав мне очередную инъекцию, и я понял, что больше он мог бы ничего не говорить. Я сказал, что записал в моей книге легенды о нем.

– Легенды – гены, – отозвался Фавст.

Сквозь сон я слышал, как Фавст что-то напевает про себя. До меня доносилось что-то вроде «елень», перешедшее в какое-то подобие английского «alone», потом я различал «лоно», и доносилось «halo», «halos», ореол или корона вокруг луны. До меня дошло, что Фавст поминает Елену Прекрасную.

О ней он никогда не говорил, но я от него узнал многое, главное. Когда Фавст выпил эликсир бессмертия, он почувствовал себя в аду. «Ад – это длительность», – говорил товарищ Цуфилер Чудотворцеву. А мне вспоминалось отчаянье Клер: «Этому конца не будет». Эликсир бессмертия от лукавого для того и предназначен, чтобы вызвать отвращение к бессмертию, ибо отвращение к бессмертию и есть ад. Вот почему доктор Йоханн Фауст предпочел адской длительности в земной жизни срок, обусловленный первым договором. Фавст Епифанович в договор с дьяволом не вступал, обладая силой изгонять, то есть заклинать духов, адских в том числе. Но он выпил по доброй воле эликсир, изготовленный при пособничестве темной силы и узнал, что такое ад, как узнал его Данте. Но в отличие от Йоханна Фауста Фавст насытил и преодолел длительность своими изысканиями. Он поставил себе цель: без помощи темных сил силами человеческими изготовить эликсир, приносящий бессмертие до Страшного суда. Черной магии Фавст противопоставил белую. Сам по себе эликсир бессмертия не содержал в себе никаких дурных ингредиентов. Дурным был только его секрет, секрет от лукавого, применяемый с дурной целью. Когда я спросил Фавста, правда ли, что в эликсире бессмертия должна быть Кровь Истинная, Фавст промолчал, но молчание его можно было счесть знаком согласия. Фавст вообще предпочитал прорицанию молчальничество, так как его ответы неверно воспринимались смертными; не потому ли прорицания осуждаются Церковью. За молчание Иван Грозный велел обезглавить Фавста, надеясь от его головы услышать запретное, но от царя укатился колобок («око колб», – усмехнулся Фавст-алхимик).

– И вы воскресли? – по-мальчишески не удержался я.

– Воскрес? Воск сер, – строго ответил Фавст. – Христос воскрес, больше никто… пока.

– Но не скажете же вы, что вы жили… с отрубленной головой? – не отставал я.

Насколько я понял ответ Фавста, он очнулся в скиту, а шея его была обвязана мочалом, а мочало было пропитано медом.

Пользовал Фавста лесной старец в белом облачении. «Голова логова», – пояснил Фавст. «Иоанн Громов», – догадался я. А когда Фавст вышел на воздух под звездное небо, он увидел перед собой озеро, «Ось икон». Из озера вытекала речка. «Таитянка», – решил я про себя. А Фавст понял, что он в невидимом граде, где не умирают до Страшного суда. «Шамбала? Валгалла? Агартха?» – подсказывала мне моя смешная эрудиция. Фавст прочитал эти подсказки, как в открытой книге.

– Скорее уж Беловодье, коли на то пошло, – молвил он. – Се Сам-Град, Меровия, Алтарь. Рекут еще: Третий Рим, но и Третий Рим – град невидимый, Гардарик. Вся Святая Русь – град гевидимый, где невинно убиенные и убившие их, кающиеся.

– Где, дедушка? – впервые я отважился так назвать его.

– Здесь, – ответил он, – мы с тобой во граде невидимом.

Так я узнал, что невидимый град везде для тех, кому дано войти туда, и нигде для тех, кому туда войти не дано.

– Но здесь, дедушка, Мочаловка, – допытывался я.

– Пригород, – улыбнулся Фавст, – висит мочало, начинай сказку сначала.

– А лесной старец разве не ты? – не отставал я.

– Я тоже, – кивнул он.

И я узнал, как Фавст столетиями изготовлял свой эликсир бессмертия, считая это дело своим призванием, послушанием, покаянием. Фавст постиг, что это общее дело. «Федоров, m-r Vedro», – мелькнуло у меня в голове. «На то куль утра», – сказал Фавст. «Куль утра – культура», сразу смекнул я. Эликсир бессмертия от лукавого Фавст прятал, никому не давая ни капли, а все хотели именно дьявольского эликсира, выманивали его у Фавста, затевали войны, революции, террор, чтобы завладеть именно дьявольским эликсиром. Единственным, кому удалось почти по ошибке глотнуть запретного эликсира, был дед Параскевин, у которого в кабинете Фавст опробовал свои зелья. Врач в области головы выследил, где безголовый черт, как он называл Фавста, хранит свой фиал, ничтоже сумняшеся глотнул оттуда и стал бессмертным, что погубило жизнь Клер и мою тоже. Клер была первой, кому Фавст дал свой, настоящий эликсир бессмертия, изготовленный без помощи темных сил, но дедов глоток исказил действие эликсира, и с Клер произошло то, что произошло.

– А теперь я ухожу, – сказал Фавст, – делать эликсир для нее и для таких, как она. Бог не хочет смерти грешника. Потому и я не умираю, и дай мне Бог воскреснуть с праведными.

– А как я… без тебя? – воскликнул я.

– Выздоровеешь, не бойся. – Фавст перекрестил меня. – С ней хуже.

– Постой… Она говорила про мальчишку наших кровей. Он-то кто?