Завет воды - Абрахам Вергезе

Вот если бы она по-прежнему спала рядом с Ханной, точно знала бы ответ. Для Ханны каждый сон вещий, как для Иосифа в книге Бытия. Но Ханна уехала в католическую школу при монастыре. Анна-чедети не в курсе, что Ханна хочет быть монахиней и больше любит поститься, чем есть; Анна пришла бы в ужас, узнай она, что дочь «умерщвляет» плоть поясом из узловатой веревки под одеждой. Ханна говорит, что так поступают все монахини. Вот уж монахиней Мариамма точно не стремится стать.

Без Ханны придется разгадывать сон самостоятельно. Почему там появился Самуэль? О Самуэле все говорят в настоящем времени. А разве может быть по-настоящему мертвым человек, о котором рассказывают как о живом? Мариамма помнит день, когда Самуэль ушел и пропал. Он отправился в продуктовый магазин, а когда даже после обеда не вернулся, отец пошел его искать. Он двинулся по следам Самуэля. И обрадовался, увидев его около камня для поклажи, — Самуэль сидел, привалившись к вертикальной опоре, а мешок его лежал на горизонтальной плите. Подбородок был опущен на грудь, как будто старик спал. Но на ощупь оказался совсем холодным. Сердце Самуэля остановилось.

Это была первая смерть в юной жизни Мариаммы. Она помнит, как отец уехал на велосипеде на склад к Икбалу и вернулся, везя на раме Джоппана. До того дня она никогда не видела, чтобы взрослые мужчины плакали. Тело Самуэля положили в гроб около его дома, на старые козлы, которые он любил. Столько людей пришло проститься с ним — как будто умер сам махараджа. Горе Большой Аммачи напугало Мариамму — бабушка рыдала над гробом, гладила по лбу человека, который, как она сказала, опекал ее с того первого дня, как она пришла в Парамбиль шестьдесят лет назад. Самуэля похоронили рядом с женой на церковном кладбище. Много позже отец и Большая Аммачи установили на могильном камне медную доску. Мариамма отполировала углем и бумагой большие буквы, начертанные на металле. Надпись на малаялам гласит:

«ПРИИДИТЕ КО МНЕ ВСЕ ТРУЖДАЮЩИЕСЯ И ОБРЕМЕНЕННЫЕ, И Я УСПОКОЮ ВАС». СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ САМУЭЛЯ ИЗ ПАРАМБИЛЯ

Уже светает, а она так и не разгадала смысла сна. Выскользнув из комнаты, Мариамма осторожно пробирается мимо отцовского окна. Услышать он ее не услышит, но нельзя, чтобы он заметил ее тень. Оказавшись за пределами двора, она бежит к ручью, а потом до канала. Слышит шаги за спиной — Поди. У них одна голова на двоих — когда бы Мариамма ни встала с постели, Поди каким-то образом догадывается. Есть строгое правило: не купаться без присмотра взрослых. Но правила хороши для вязания крючком и для монахинь. Мариамма ныряет, вода журчит в ушах. Мгновением позже рядом раздается громкий плеск, когда ныряет Поди. Купание в канале — это самая страшная их тайна и самое большое удовольствие, хотя если их застукают, последствия будут… Да ладно, она не любит думать о последствиях.

Мариамме пора собираться в школу, а Поди все мешкает, рассусоливает, потому что Джоппана нет дома. Когда отец в отъезде, Поди прогуливает школу и вообще делает что заблагорассудится. Если Джоппан узнаёт про это — а он обычно узнаёт, — подругу наказывают. Мариамма слышала, как он орет на Поди: «Когда я хотел учиться, меня прогнали, как собаку! Теперь перед тобой все двери открыты, а ты ленишься просто в них войти?» Мариамма боготворит Джоппана. Она видела только один канал, а ему известны все каналы их земли. Бывают люди, которые кажутся крупнее, значительнее, увереннее других, и неважно, чем они занимаются в жизни. Джоппан как раз из таких. И Ленин тоже. И она завидует.

Мариамма смотрит, как отец завтракает, и тут ее осеняет: сон. Самуэль сообщал ей, что отцу известно про купания в канале! Может, он всегда знал. Прежде чем отправляться в школу, Мариамма заходит к отцу в комнату, где тот, бормоча себе под нос, возится со счетами. При появлении дочери отодвигает гроссбух и с улыбкой поднимает голову. Она останавливается около его стола, перебирает отцовские карандаши, готовясь признаться. У нее тоже есть правило: всегда говорить правду… если спросят. Мариамма открывает рот… но выложить правду, когда тебя не спросили, очень трудно. Однако нужно же что-нибудь сказать. Она сама в это ввязалась.

— Аппа, мне приснился Самуэль, — произносит она наконец.

— Правда?

Она кивает.

— Аппа? Джоппана часто не бывает дома.

— И?

— Все в порядке, пока, увидимся.

Не признаться гораздо легче, чем признаваться.

Самуэль? Джоппан? Филипос некоторое время озадаченно сидит за столом, потом встряхивает головой и фыркает себе под нос. Джоппана и в самом деле часто не бывает на месте. Задержись Мариамма дольше чем на десять секунд и пожелай она всерьез разобраться, отец, возможно, рассказал бы ей, как однажды думал уговорить Джоппана остаться дома насовсем. Это случилось вскоре после похорон Самуэля. Мать позвала Джоппана поговорить. Филипос помнит, как она сидела с опухшими заплаканными глазами на своей веревочной кушетке напротив кухни, а они с Джоппаном — напротив нее на низеньких табуретках, как школьники. Большая Аммачи рассказала, что всякий раз, когда она выдавала Самуэлю жалованье, он брал сколько считал нужным, а остальное просил хранить в денежном ящике в ара. А когда в Парамбиле открылся банк, она положила его деньги на счет.

— Теперь они твои, — сказала она, протягивая Джоппану сберегательную книжку.

Дом Самуэля и земля тоже перешли Джоппану, вместе с его собственным участком. А еще мать сообщила Джоппану, что отписала ему длинный узкий участок позади его владений, рядом с дорогой. Он может делать с ним что пожелает. Большая Аммачи благословила Джоппана и со слезами на глазах сказала, что Самуэль был ее семьей, так же как Джоппан, Аммини и Поди.

После Филипос тоже попросил Джоппана зайти к нему на минутку. Они уселись в старой мастерской Элси. Джоппан закурил бииди и принялся листать сберегательную книжку. Через некоторое время он усмехнулся и спросил:

— Как ты думаешь, сколько это будет в коровах?

Филипос не понял.

— Каждый раз, когда мы с отцом говорили о деньгах, о суммах больших, чем несколько рупий, он спрашивал: «А сколько это в коровах?»