Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу - Юлиан Семенов

Коммунист Александр Кошурников, комсомольцы Леша Журавлев и Костя Стофато в начале октября тревожного 42-го года, в дни, когда судьбы мира решались на истерзанном клочке Сталинградской земли, пришли в таежное тофаларское селение Верхняя Гутара.

Сумерки приходили рано, словно подгоняя и без того короткий день. Ночи стояли безлунные, теплые, не по-октябрьски душные.

Трое жгли коптилки, заново изучая потрепанные географические карты.

Предстоящий Кошурникову и его помощникам поход был отчаянно рискован, а снаряжение – крайне бедно.

Сухари, перловка, одно ружье на троих да острога, чтобы бить хариусов и тайменей в стремительном Казыре. Ни консервов, ни радиостанции, ни медикаментов у изыскателей не было. Да и вообще экспедиция в неизведанную тайгу осенью, накануне лютой сибирской зимы, – происшествие чрезвычайное. Что же заставило людей пойти на такой риск?

Окончание строительства Южносибирской магистрали, соединение Южсиба с Транссибирской магистралью были завтрашним днем страны. И трое мужественных и скромных людей ушли в тайгу, чтобы провести трассу будущей дороги, чтобы исчезло с географических карт еще одно белое пятно.

Люди пробирались сквозь чащи, брели по ледяной, стеклянной воде Казыра. А вокруг лежала тайга, безмолвная, словно сама вечность. Сначала экспедиция двигалась на оленях, потом мох кончился. Тогда Кошурников отправил проводника-тофалара вместе с оленями обратно в Верхнюю Бутару.

Шли по бурелому, прокладывая путь топором и пилой. Потом срубили плот и поплыли по Казыру. Таежная река порожиста. Белая вода бьется на порогах, превращаясь в голубую радужную пыль.

Не раз приходилось бросать плот, спускаться по берегу вниз и там рубить новый плот. За три с лишним недели изыскатели прошли сто восемьдесят километров по дебрям. До жилья оставалось всего пятьдесят два километра…

…Передо мной странички из дневника инженера Кошурникова. Дневник был найден рыбаком на дне реки.

Дневник был написан геологическим карандашом, и вода не смогла уничтожить слова мужества…

«13 октября, вторник…

Ниже Завалихи через всю реку залом, и лишь с левого берега мелкий косой перекат. Пришлось через этот перекат стяжками, по колено в воде, перегонять плот. Конечно, вымокли, но зато прошли без аварий…

Вся река с шумом на повороте идет под залом, и вряд ли кому-либо удалось бы… выцарапаться благополучно. На всем протяжении берег более удобен для ж.-д. трассы, так что линия камерального трассирования по правому берегу намечена неверно. Жалею, что не захватил пару пикетажных книжек.

У нас на плоту один человек свободный и мог бы составить прекрасную глазомерную лоцманскую карту… Вчера провели плохую ночь. С вечера до утра шел снег, и нас изрядно вымочило. Виноват, конечно, я.

Нужно было сделать балаган, а не полагаться на милость Божью. При всем моем опыте просто поленился, а в результате промокли.

18 октября, воскресенье…

Видели на берегу медведя. Костя стрелял в него, но промазал. Медведь очень большой, черный, вероятно, не менее 15–18 пудов. Обидно, что такой лакомый кусок ушел от нас.

20 октября, вторник… Ночь… Порог “Щеки”… Рельеф и ситуация в этом месте изображены неверно. Для трассирования линий место не представляет никакого труда.

Ход по террасе по своей сложности ничем не будет отличаться от других участков трассы, а я при камеральном трассировании представлял себе это место исключительно сложным и вынужден был уйти с левого берега на правый. В натуре этого не требуется…

23 октября, пятница…

Весь день делали плот. Леса под руками нет, приходится рубить далеко от берега и на себе таскать бревна, а кедровые бревна очень тяжелые…

29 октября, четверг…

Сухарных крошек осталось на один день… Табак кончился… Стофато… идет очень плохо, сильно устает, все время падает…

31 октября, суббота…

Дело плохо, очень плохо, даже скверно, можно сказать. Продовольствие кончилось… Идти нельзя. По бурелому, по колоднику… и при наличии снега глубиной 70–80 см, да вдобавок еще мокрого, идти – безумие. Единственный выход – плыть по реке… пока она еще не замерзла совсем.

1 ноября, воскресенье…

Я с трудом надел сапоги и решил их больше не снимать, так как еще раз мне их уже не надеть. Все погорели… Нет ни одной несожженной одежды. И все рваные. Все мокрые до нитки…

Безыбай – большая река, впадает в Казыр справа, в одном уровне. Воды несет много.

3 ноября, вторник…

Пишу, вероятно, последний раз. Замерзаю. Вчера… погибли Костя и Леша. Плот задернуло под лед, и Костя сразу ушел вместе с плотом. А Леша выскочил на лед… но на берег его я вытащить не смог… Я иду пешком Очень тяжело. Голодный, мокрый, без огня и без пищи. Вероятно, сегодня замерзну…»

…Знаменосец, подкошенный пулей, в минуты предсмертной тоски думает о том, кто подхватит знамя – символ того, чему отдал жизнь.

Погибая, Кошурников думал о тех, кто должен прийти сюда, в тайгу. Он не мог не думать о продолжателях. Иначе весь подвиг его был бы бессмысленным.

Продолжатели

Кто же они, построившие первое звено Южсиба, соединившие Сталинск с Абаканом? Кто они, эти люди?

Листаю свои записи и дневники поездок. Перечитывая наброски, сделанные с ходу, сразу же после того, что увидел сам или услыхал, – скупо, телеграфно, из первых уст, просматриваю и то, что написал уже позже, вернувшись в Москву.

Я расскажу о тех, кто пришел сюда, не только языком репортажа, но и языком киносценария и рассказа.

Как они шли?

Стена леса. Стучат топоры, визжат пилы. С треском и кряхтением падает огромная пихта. Пихта упала, и, как бы падая следом за ней, на поляну выходит прораб Зимин. За ним – остальные ребята. Гитара у Лехи, словно ружье, висит за спиной. Фасонистый чемодан поистрепался.

Босьян похудел, щеки у него ввалились. Все рабочие обросли, обветрились, забурели на шальном ветру, под снегом и дождем.

– Привал! – оборачиваясь, кричит Зимин.

– Котелок ставить? – спрашивает Жора.

– Ставь. Босьян, займись едой!

Серго Босьян старательно открывает банки со сгущенным молоком. Слизывает густые капли с банок. Это замечает Леха.

Он берет у Серго банку и говорит:

– Ну ты, предприниматель. Поделись с ближним.

И начинает слизывать капли молока сам.

Жора никак не может укрепить в снегу треногу. Она заваливается то вправо, то влево. Жора сердится, норовит взять силой.

– Погоди, – останавливает его Зимин.

Он вытаптывает в снегу яму, складывает дрова, срубленные Силиным, уже потом ставит треногу и подцепляет к ней котелок со снегом. Зажигает спичку, осторожно подносит ее к хворосту, и костер загорается.

– Понял? – спрашивает Зимин.

– Понял, – сердито отвечает Жора.

К костру, почти совсем в огонь, протягивает свои ноги Влас. Зимин смеется:

– Ты б