Дело Томмазо Кампанелла - Глеб Соколов

– Мне нечего тебе возвращать, – ответил Томмазо Кампанелла. – Тюремного паспорта у меня больше нет… Хотите – обыщите, – Томмазо Кампанелла расстегнул пальто и поднял руки вверх. Жак, не убирая ножа, одной рукой быстро обыскал его.

– Точно, тюремного паспорта нет! – подтвердил волосатый человек. – Только этот… Но это его, не тюремный, – и с этими словами Жак сунул паспорт Томмазо Кампанелла обратно ему в карман. Убрав нож, он вышел из-за спины Томмазо Кампанелла.

– А-а, так ты струсил, Томмазо Кампанелла, скинул тюремный паспорт с рук! – воскликнул Жора-Людоед. – А я думал,– что ты большой, светлый человек. Ошибся, значит!.. Ну что ж, иди, работай в конторку или на фабрику, как те, что в погонах, велят!.. Трудись, как все лефортовские обитатели трудятся!.. Как все здешние конторские да фабричные работнички. Вон они везде, куда ни глянь, воняют, – Жора-Людоед вновь обвел округу рукой. – Подленький обоз свой тащат, на светлое будущее батрачат – наследники своих подленьких трудармий. Не набатрачат!.. Целое интендантство под руководством тех, что в погонах, создали. Я это интендантство всю жизнь ненавидел и буду с ним до последней капли крови бороться. Те, что в погонах, целые армии загнали на Север и принуждают всю страну быть этим армиям интендантством. У них и в Лефортово интендантство. Только здесь те, что в погонах, подленько просчитались. Шило из мешка торчит. Видно – жизни тут нет. Не для жизни строили. Для интендантства. Я их рвал зубами, мне мой романтизм был дороже всей их рабской воли. Мне на допросе цинично объяснили, что моего романтизма надолго не хватит. Потому что держать масть и не уступать власть – тут особые работы нужны, воровские. Воровские работы – то же занудство… Интендантство…

– Людоед, хватит!.. Хватит! – попытался остановить его Жак, но Жора-Людоед продолжал:

– Я, Томмазо Кампанелла, тоже революционер в настроениях. Только не такой трусливый слабак, как ты. Я шел не сгибая головы против Лефортовского интендантства, а меня подленько поставили в ситуацию, когда я вынужден был, просто вынужден был оставить свой романтизм и создать еще одно, свое собственное, карманное интендантство. У меня впереди была колючая проволока, и я не мог позволить себя поранить. У меня борьба была, цель…

– Людоед, да что с тобой?! – опять не выдержал Жак.

– Я себя своей собственной колючкой опутал, – не обращал на него внимания Жора-Людоед. От ража у него свело скулы. – Я свой романтизм отстаивал. Я создал позади себя еще одно интендантство. Свой личное обоз. Держи масть и не уступай власть!.. Я умирал детской душой на этих воровских работах. Подлое занудство!.. Я романтизм свой душил и обливался слезами каждый день и каждый час, но мне старшие воры объясняли: наша лямка такая – ставить шею, дармовых долей не получишь. Я слушал их, но я их не переставал ненавидеть: они отняли у меня мое солнце, мою правду, мое светлое сердце, они забрали у меня счастливую жизнь – все, о чем мечтал, надеялся долгими зимними вечерами. Они говорили: ставить шею надо, – говоря, Жора-Людоед очень внимательно смотрел на Томмазо Кампанелла. – Есть о чем нам поговорить… Я ненавижу интендантство. И в Лефортово, и в себе. И в тебе. Когда два человека одной болью страдают, есть мужественный мужской обычай – пустить по кругу чарку. Я приглашаю тебя с нами, Томмазо Кампанелла. Вижу – запутался ты, ослаб, дорогу верную потерял, помощь тебе моя нужна! А мне ты расскажешь, куда тюремный паспорт делся. Пока не расскажешь, я тебя от себя ни на шаг не отпущу! А соврешь – найду и убью.

– Тюремного паспорта у него нет, – неожиданно раздалось позади них. – И бесполезно его на этот счет трясти. Он ничего не знает. Все знаю только один лишь я.

Вместе с двумя ворами Томмазо Кампанелла обернулся и увидел стоявшего в нескольких шагах от них и как-то странно улыбавшегося Паспорта-Тюремного.

– Собственно, я хочу поговорить с Жорой-Людоедом, но могу и при двух других, – продолжил свою речь Паспорт-Тюремный.

– С чего началась вся нынешняя передряга с тюремным паспортом? – спросил он, обращаясь к Жоре-Людоеду, и, так и не дав двум ворам опомниться, тут же сам на свой вопрос и ответил:

– Все началось с разговора, который однажды – а было это «однажды» не так давно – произошел между Жорой-Людоедом и молодой актрисой Юнниковой. Разговор этот, прямо скажем, можно смело назвать серьезной ошибкой Жоры-Людоеда. Но что делать, случилась и на Жору-Людоеда, как на ту старуху из известной поговорки, проруха. Он в припадке совершенно необъяснимой откровенности рассказал молодой актрисе Юнниковой про секрет тюремного паспорта и про то, что он давно уже владеет этим волшебным паспортом, исключительно благодаря которому он несколько раз осуществлял столь удачные побеги из тюрьмы.

Жора-Людоед был очень удивлен речью незнакомца. Видимо, желая проверить степень осведомленности рассказчика, спросил:

– И где же, мил человек, по твоим данным, происходил этот разговор, во время которого Жора-Людоед так оплошал?

– Оплошал ты на квартире старухи Юнниковой, которая приходилась тетей Лассалю, а так же твоей подружке Юнниковой, молодой актрисе театра, – и тут Паспорт-Тюремный назвал один из самых модных столичных театров. – Вы с молодой актрисой Юнниковой часто встречались у старухи Юнниковой на квартире.

– Что за старуха такая? Откуда взялась? – спросил Жак у Жоры-Людоеда. Все четверо по-прежнему стояли перед тем подъездом, из которого лестница вела в подвал, в котором располагался самый необыкновенный в мире самодеятельный театр.

– Старуха… – проговорил Жора-Людоед. – Юнникова, руководительница самодеятельного хора… Ее родители работали в цирке цирковыми наездниками… Сейчас она подыхает. После того как я ее пуганул…

– А может, к ней еще раз и наведаемся? – предложил Жак.

– Что-то такое нам с тобой сейчас найти надо, связанное с культурными ценностями… – проговорил Жора-Людоед как бы сам с собой. – Мужа старухи я знал очень хорошо!.. Ходил я к ней, она живет здесь рядом. Отсиживался у нее, да узнавал, есть ли какие-нибудь работы… Кто чем живет? Я точно всегда знал, что она мне может сказать про какие-нибудь воровские работы… Старуха была в высшей степени циническая… А там у нее бывал ее внучек, сын известного актера Лассаля… Лассаля я знаю, ты же видел. Они вообще любят людей ярких, а я, Жак, человек яркий, согласись!..

– Ну а что дальше-то было? – обратился к Паспорту-Тю-ремному Жак, которому не терпелось узнать продолжение истории.

– К ней пришел ее внук, – словно сам тем временем вспоминая о чем-то, принялся отвечать за Паспорта-Тюремного Жора-Людоед. – Он обещал рассказать про воровские работы. Надо было что-то такое придумать, что не требовало занудства и усидчивости… Где бы мы налетели и взяли куш!.. Но меня искали в этом доме… Мне пришлось бежать, я потерял сознание, а потом очнулся – он вычистил мои карманы!..

– Да, Жора-Людоед, ты несколько раз, когда вот-вот, казалось, милиция должна была схватить тебя, как в самом надежном и безопасном из всех возможных мест прятался на этой квартире от уголовного розыска. В этой-то квартире ты и познакомился с сынком Лассаля, который там изредка бывал. На сынка Лассаля яркий Жора-Людоед произвел сильное впечатление. В тот момент, как, впрочем, наверное, и сейчас, в голове сынка Лассаля царила полная смута: настроения его часто менялись, и так же часто сменяли в его голове одна другую идеи насчет того, чем ему, сынку Лассаля, заняться в жизни. Его неустойчивые душевные состояния чаще всего скатывались в сторону мрачного и угрюмого озлобления. Познакомившись с Жорой-Людоедом, сынок Лассаля стал очень часто бывать на квартире старухи Юнниковой, ища встречи с известным вором. Неизвестно, какой черт попутал Жору-Людоеда рассказать про тюремный паспорт молодой актрисе Юнниковой, и трудно сказать, какие отношения могли связывать ее и сынка Лассаля, но она поделилась этой тайной с ним. Однажды, идя в квартиру, сынок Лассаля, еще будучи на лестнице, увидал, что туда входят люди в штатском. В этот момент в квартире помимо самой старухи Юнниковой не должно было никого быть, но Жора-Людоед должен был вот-вот прийти. Выскочив на улицу, сынок Лассаля увидал вылезающего из такси Жору-Людоеда. Он коротко рассказал Жоре-Людоеду о непрошеных гостях, и оба кинулись в ближайшую подворотню. Люди в штатском сквозь отодвинутую занавеску увидали исчезающих беглецов и бросились в погоню. В соседнем дворе Жора-Людоед выкинул из стоявших там «жигулей» водителя-пенсионера, и они с сынком Лассаля помчались на этой машине по темным московским улицам. На свою беду на выезде из одного из переулков они столкнулись с грузовичком, развозившим продукты по магазинчикам. От удара Жора-Людоед потерял сознание, а вот сынок Лассаля – нет. Мигом обшарив карманы бесчувственного Жоры-Людоеда, сынок Лассаля, вытащил тюремный паспорт и кинулся во дворы наутек. Я не знаю, что было дальше с Жорой-Людоедом, но, скорее всего, он пришел в себя и каким-то образом умудрился удрать с места аварии от водителя поврежденного грузовичка.