Лето Гелликонии - Брайан У. Олдисс

В среде обитателей Гелликонии погружаться в п?ук, или искать «утешения у предков», было делом столь же обычным, как, скажем, плевать. Сам по себе п?ук не имел никакой важной религиозной подоплеки и зачастую существовал в стороне от религии. Как женщина способна зачать и выносить плод, так и душа любого обитателя Гелликонии могла покинуть свою телесную оболочку и отправиться странствовать в мире, доступном только усопшим.

На традицию обитателей нижнего мира погружаться в п?ук на Аверне смотрели как на приблизительную аналогию периодического обращения с молитвой к своему божеству. Но даже в подобном понимании п?ук не укладывался в рамки расхожего представления авернских семейств о «стройной» картине мира, следствием чего стало некоторое смущение и замешательство. Сексуальные пристрастия гелликонцев ничуть не смущали авернцев: неотрывное наблюдение за «соседями снизу» давно уже превратило выставленные напоказ сексуальные сцены в обычное дело; авернцы понимали любовь и вообще любое проявление высших эмоций среди обитателей «планеты наблюдения» лишь как побочный эффект повседневной деятельности, не всегда желательный, но неизбежный и потому, когда возможно, отбрасываемый за ненадобностью; но с религией невозможно было поступить так же просто, тут возникали особые трудности.

Авернские семьи видели в религии особый вид примитивной одержимости, болезнь психики, опиум для тех, кто не решался пока смотреть правде в глаза. В ту пору, когда СарториИрвраш, известный атеист, еще состоял при дворе в Матрассиле, семьи Аверна лелеяли надежду на то, что в конце концов советник сумеет склонить короля на свою сторону, убедить его, что за именем «Акханаба» кроется великий обман, и тем самым положит начало ослаблению религии и ее падению, в результате сильно упростив дело. Авернцы не понимали и не любили п?ук. На п?ук взирали как на нечто, также подлежащее скорейшему устранению.

Что касается далекой Земли, там отнюдь не разделяли взгляды Аверна. На жизнь и смерть там давно уже смотрели как на нерасторжимые половины единого целого: там, где жизнь протекает достойно, смерти не боится никто. Занятия гелликонцев п?уком вызывали у землян живейший интерес. В эпоху первых передач с Гелликонии напоминающее транс состояние аборигенов рассматривалось как подобие астральной проекции, во многом схожее с медитацией. Позднее появилась более углубленная теория, утверждавшая, что люди Гелликонии наделены удивительной способностью достаточно легко перемещаться через незримую грань, отделяющую жизнь от смерти, и возвращаться обратно. Эта открывающая новое измерение способность была предоставлена гелликонцам как бы в качестве компенсации за ущербность жизни, связанную с известными особенностями протекания Великого Года. Способность к вхождению в п?ук развилась эволюционным путем и по сути своей означала укрепление связи обитателей с их столь изменчивой планетой.

Именно такое понимание п?ука больше всего привлекало землян. Именно в этот период земляне открыли связь между населением Земли и самой планетой, что не могло не привести к возникновению симпатии и пониманию событий на Гелликонии.

Несколько дней после отбытия короля МирдемИнггалой владела неодолимая усталость, отчего королева не поднималась с постели.

Происшествия недавнего времени лишили ее существование былого аромата. После бури цветам уже не суждено поднять головки так же высоко, как прежде. Терзаясь глубоким чувством вины оттого, что каким-то образом послужила причиной неудач своего короля, она вместе с тем жгуче ненавидела его. Даже если она действительно явилась причиной всех его неудач, то не по своей воле, ибо в ее жизни рядом с Орлом не было мгновения, когда она не думала бы, как угодить и помочь ему. Теперь же оказалось, что годы, на протяжении которых она была ему верной и любящей женой, прошли даром и забыты им, как нечто малозначительное и не заслуживающее внимания. Понимая это, она сознавала и то, что под бурлением гнева в ней все еще продолжает струиться любовь. Вот это и было по-настоящему жестоко. Сомнения короля ЯндолАнганола были понятны ей, как, может быть, никому другому в его королевстве, да и во всем мире. Узы, раз связавшие их, оставались крепкими, и оборвать их она при всем желании была не в силах.

Каждый день, помолившись, королева погружалась в п?ук, чтобы поговорить с останками матери. Вернувшись в реальный мир и каждый раз вспоминая, что СарториИрвраш, воинствующий неверующий, отзывался об «утешении предков» как о зловредной форме суеверия, МирдемИнггала, сама не своя от терзающих душу сомнений, снова и снова спрашивала себя, не было ли свидание с матерью просто плодом воображения, случилось ли это на самом деле или нет, существует ли призрак действительно или порожден ее утомленным горестями рассудком, вслед за чем обычно приходили мысли о том, что же на самом деле случается после смерти и есть ли там хоть какое-то существование, отличное от того, что зарождается в голове пока еще живущих на этом свете и не ступивших на «тот» берег, откуда уже нет возврата.

Сомнения не давали ей покоя. И вместе с тем п?ук (и море) был единственным ее утешением. Ее брат, ЯфералОборал, пребывал теперь в царстве теней, и каждый раз, опускаясь туда к лону Всеобщей Прародительницы, она ощущала его нисходящую на нее любовь. Ее тайные страхи, что брат пал от руки короля Орла, оказались напрасными. О том, кто был настоящим убийцей брата, она узнала довольно скоро и была благодарна судьбе за это.

Когда для ненависти к королю у нее стало одной причиной меньше, она почувствовала лишь сожаление. В море ее окружали, возможно, единственные на всем белом свете верные друзья. Но каждый раз по возвращении на берег она ощущала, что душевный покой, в котором она ступала в море, покидает ее. Она садилась в носилки, и фагоры несли ее обратно во дворец; по мере того как деревянные стены приближались, в ней росло чувство обиды. День уходил за днем, а она не становилась моложе. О своих переживаниях она не говорила даже с Мэй, от которой в последнее время отдалилась. Когда горечь овладевала ею и становилась особенно невыносимой, она требовала, чтобы ее оставили в ее покоях одну. Закрыв руками лицо, она подолгу лежала на кровати.

– Я вижу, у вас почти не осталось сил выносить долее свое изгнание - может быть, вам лучше отправиться в Панновал и умолять Це'Сарра об отмене развода? - однажды предложила ей Мэй, едва сдерживая нетерпение и раздражение.

– Если ты считаешь возможным, чтобы я бегала за королем как комнатная собачка, - отозвалась МирдемИнггала, - то я иного мнения.

Ее память обожгли воспоминания о том, как в лучшие времена эта женщина, ее первая фрейлина, по повелению короля восходила на его ложе, и король наслаждался одновременно ими обеими, как распоследними продажными девками, обе они обязаны были ублажать его. Ни она, ни ее фрейлина ни разу не вспоминали об этом вслух - но случившееся когда-то лежало меж ними осязаемо, как лезвие меча.

Желая обрести умного и приятного собеседника, королева уговорила КараБансити остаться во дворце на несколько дней, которые уже растянулись в неделю. Анатом просил отпустить его, напоминая, что дома, в Оттассоле, его ждет жена. В ответ королева просила его остаться с ней еще на денек-другой. КараБансити просил извинить его и отпустить, но, будучи человеком сметливым, понимал, что даже на вежливые просьбы королевы непозволительно отвечать отказом. Каждый день они вдвоем гуляли по пляжу; иногда им навстречу попадалось небольшое стадо косуль. Обязанная следовать за своей госпожой Мэй неохотно плелась позади.