Дюма - Максим Чертанов

В 1785 году врач Мере поселился в глухой провинции, где «знали, что Францией правит король; никто из здешних жителей никогда его не видел, но все ему верили и повиновались, ибо так приказал бальи, они ведь и в Бога верили и повиновались ему, ибо так приказал кюре». Мере вольнодумец — «верил в разлитый во Вселенной всеобщий флюид — средоточие жизни и ума», целитель, и, объявив его дьяволом, все потихоньку бегают к нему лечиться. Для него нет барьера между людьми и животными: когда он наблюдал за детьми, «ему приходило на ум, что животное пытается заговорить на языке ребенка, а ребенок — на языке животного. Впрочем, на каком бы языке они ни изъяснялись, они понимали друг друга, и, быть может, те несложные мысли, которыми они обменивались, таили в себе больше откровений о Боге, нежели все, что изрекли о нем Платон и Боссюэ. Наблюдая за животными, этими смиренными Божьими тварями, любуясь умным видом одних, добрым и мечтательным обликом других, доктор понял, что их связывают с великим мировым целым тайные, глубоко скрытые узы». Он подобрал девочку-маугли, выросшую с собаками в хижине дровосека: физически она здорова, но кажется слабоумной. «Один из главных признаков слабоумия — оцепенелость. Природа даровала человеку три способности, образующие треугольник, в который она заключила жизнь. Это способности чувствовать, желать и двигаться. Человек испытывает чувства, ощущает желания и совершает поступки. Три эти процесса взаимосвязаны и не могут существовать один без другого. Стоит человеку перестать чувствовать, как он перестает желать, а если он ничего не желает, он бездействует. Слабоумный ничего не испытывает, и в этом — первая причина его неподвижности. В хижине браконьера несчастная девочка никогда не вставала с постели и часы напролет лежала, свернувшись клубком, как животные, или сидела, раскачиваясь, как китайские болванчики, которые только и умеют наклонять голову то вправо, то влево, то к одному плечу, то к другому».

Собака — единственное существо, которому удается растормошить ребенка. Мере это использует и убеждается, что у нее есть зачатки мышления. Опыты с зеркалом и другие методы пробуждения самосознания описаны толково, профессионально и безумно интересно, правда, нет уверенности, что это заслуга Дюма, а не Эскиро. Но дальше уже чистый Дюма: девочка становится человеком, Мере нарекает ее Евой, влюбляется, узнает, что она подкидыш, дочь аристократов…

Публикация в 1868 году, однако, не началась: то ли Чинчолль, утверждавший, что писал под диктовку зимой 1867/68 года, ошибся годом, то ли работа не пошла (возобновить сотрудничество с Эскиро не удалось), то ли «Век» раздумал. Зато 4 февраля родилась новая газета — «Д’Артаньян»: выходит трижды в неделю, подписка — 15 франков в год, редакторы — Жорж д’Оржеваль и Альфред Мерсье, почти все материалы дает сам Дюма (он писал Мерсье, что у него 72 неизданных текста объемом в 7200 страниц). Вот первый номер: передовица Дюма, стихотворение Дюма, очерк «Париж и провинция» Дюма, очерк «Аделина Патти» Дюма, стихи Мари Петель-Дюма, театральные новости — подписано «Арамис», надо полагать, тоже Дюма, гастрономические рецепты — не подписано; чужих авторов нет — им же платить надо. Со второго номера (и до 30 июня) шла повторная публикация «Мадам де Шамбле», окончание «Моих животных», «Болтовня», повести Мари, стали появляться стихи и рассказы других авторов; повесть Дюма «Шкаф красного дерева», его очерк «Славное первое июня» о морском сражении 1794 года, в очередной раз — «Волонтер 92 года», анонсировалось «Сотворение и искупление». Как прежние газеты Дюма, «Д’Артаньян» был благом, где день за днем фиксировались подробности дел автора. Некая мадам Менье прислала ему комедию «Валентин-Валентина» — мальчик играл роль девушки, чтобы разбогатеть, — и просила его подписать текст, он сказал Вильмесану, что за три часа выправил пьесу, но подписывать отказался. Дама поставила его имя без спросу и продала пьесу марсельскому театру, он был возмущен — история заняла в «Д’Артаньяне» несколько номеров.

В мае император наконец даровал законы о печати и собраниях. Закрыть газеты отныне можно только судом, правда, не присяжных, а специальными «трибуналами». Собрания дозволяются, правда, полиция может их запрещать без объяснений. И все же газеты стали выходить, а собрания — собираться; их закрывали, разгоняли, открывались и собирались другие. Самой дерзкой была газета «Фонарь» Анри Рошфора, в которой император в открытую назывался придурком. Ее запретили, Рошфора хотели посадить, он бежал в Бельгию и стал издавать газету там. «Д’Артаньяна» все это не касалось, он словно существовал в каком-то другом Париже: Дюма, не желавший иметь проблем с цензурой, давно перенес политику в романы.

Той весной произошел инцидент с Маке, до конца не проясненный. По решению суда Маке получал две трети гонораров за совместные работы, Дюма — одну треть. Кто-то из адвокатов Дюма написал Маке, причем в грубой форме, что долг уплачен полностью. Маке возмутился: у его адвокатов расчеты были другие. Дюма 25 марта написал ему, что не имеет отношения к оскорбительному письму, но считает долг выплаченным, и предлагал делить гонорары за пьесы поровну. Маке отказался и настаивал на выплате долга. Дело разбирал Союз драматургов и подтвердил правоту Маке. Больше соавторы не общались. (Симон пишет, что Дюма подавал на Маке в суд 7 мая 1869 года и проиграл; другие источники этого не подтверждают, но, наверное, было.) Маке стал кавалером ордена Почетного легиона, жил в семьей в Сен-Меме, писал, занимал высокие посты во всяких союзах. Он умер 8 января 1888 года, был похоронен на кладбище Пер-Лашез. Когда умер Дюма, Маке написал его сыну: «От новости, которую Вы мне сообщили, я обезумел от горя». Александр в ответном письме сообщил, что отец, умирая, говорил что-то о «тайных счетах» между соавторами. Маке ответил: «Между Вашим отцом и мною никогда не было денежных недоразумений, но нам никогда не удалось бы рассчитаться, ибо, не останься за ним полмиллиона, я был бы его должником». Он пытался написать книгу о сотрудничестве с Дюма, но бросил — не стал выносить сор из избы. Хороший человек, жаль, что все так вышло. Или не жаль? Продолжай они вдвоем строчить как из пулемета — и Дюма бы не останавливался, не задумывался, не поехал бы в Италию, не написал бы «Марию Лафарг» и «Сотворение и искупление»; возможно, он совсем разучился бы писать один.

4 июля «Д’Артаньян» после 66 выпусков закрылся. «Сотворение и искупление» печатать негде, а раз так, то и дописывать не стоит. Из «Волонтера 92 года» Дюма успел опубликовать всего 21 главу, но все же наспех закончил роман: он, как мы помним, оборвался бойней на Марсовом поле, дальнейшая история — пунктиром, подробно лишь о Шарлотте Корде: она была не «контрреволюционеркой», а убежденной республиканкой и Марата убила не как «революционера», а как диктатора. Дюма превознес ее подвиг, конечно? Ничуть: «Что хорошего сделала Корде? Она усилила в людях стремление к крайним мерам; она сделала мученика из самого грязного вожака. Двадцать два казненных жирондиста знали, что ее поступок погубил их». Большой Террор он прописал скороговоркой, останавливаясь лишь на малоизученных эпизодах, как, например, казни в Лионе: город вырезан, гильотина сломалась, стали расстреливать: «Однажды утром надо было казнить 64 человека… Это продолжалось два часа. 930 палачей должны были отправить в вечность одновременно всех жертв, стоящих у рва и связанных веревкой, натянутой от дерева до дерева… Когда дым от залпа рассеялся, только половина была мертва, остальные ранены или невредимы. В глазах невредимых был ужас; раненые кричали, умоляя добить. Солдаты не смогли стрелять снова. Несколько заключенных освободились и бросились бежать. Драгунам приказали догнать и добить их. Их убивали группами, тут и там. Один человек, мэр маленького города, раненый, добрался до реки, но окровавленная рука выдала его, и его сбросили в воду. Резня продлилась до сумерек. Все же, когда наутро прибыли могильщики, некоторые сердца еще бились. Могильщики прекратили их страдания ударами киркой по головам. „Мы очищаем землю“, — написал Колло д’Эрбуа Конвенту». И здесь Дюма в который уже раз — издевается он над нами, что ли? — перескочил через то, как кончился террор: Робеспьер пал просто потому, что «пришло его время». Дюма продал роман американскому издательству «Братья Петерсон», которое в 1869 году издало его в полном объеме — 63 главы. (Во Франции отдельным изданием «Волонтер» вышел лишь в 1989 году.)