Ангелотворец - Ник Харкуэй

не начнут подбрасывать в постель окровавленные лошадиные головы?

– Мне всегда было жаль бедную лошадь. Она тут вообще ни при чем, согласны?

– О да. Хотя лошадей я ненавижу даже сильнее, чем гольф. Внуки сейчас увлекаются верховой ездой. Времени на лошадь уходит больше, чем на жену, а тут мне аж четырех подкинули, потому что десятилетка, безусловно, не в состоянии сам позаботиться о животном.

– О. Ясно. Нет, это предложение иного рода. При желании вы можете ответить на него «нет». Я почти уверен в вашем отказе. И все-таки считаю своим долгом спросить.

– В таком случае готов вас выслушать, дабы отказать со знанием дела.

– Я отправил вам посылку.

– А, так она была от вас? Потрясающая подборка бредней и лжи!

– Тем не менее, все это – чистая правда.

– Вы вправе так считать.

– Да. Но вы все прочли, верно?

– Учитывая историю с пчелами и прочим, замечу, что ваша версия событий выглядит не более высосанной из пальца, чем официальная.

– Да уж.

– Так зачем я вам понадобился?

– Понимаете, я решил угнать самолет и подумал, что вы могли бы им управлять.

– Ни за что.

– Понял.

– Это настолько возмутительное предложение, что я готов приехать и отказать вам лично. Где встретимся?

– Я пришлю за вами машину.

– При условии, что вы не ждете от меня согласия. Ответ будет «нет».

– Хорошо.

– Чтобы потравить вам душу, захвачу летный комбинезон.

– Давайте.

– Кстати, от управления каким самолетом я только что отказался?

– Я подумывал о «Ланкастере».

– Хороший выбор. Если бы я спятил и согласился вам помочь, то по достоинству оценил бы вашу любовь к истории. Спасать мир собрались, значит?

– Я ведь безумец. Все так говорят.

– Ха! Что ж, с этим я не стал бы спорить, даже если бы собрался вам помогать. Пусть меня обязательно кто-нибудь встретит на вокзале. Я ужасно теряюсь в Лондоне.

На крыше клуба «Паблум» Джо Спорк лежит на спине и смотрит в бездонное небо. Преступники и свободолюбивые души разлетелись по домам, а план – будем называть его планом, хотя, по правде, это тысяча планов, связанных между собой в такой криминальный клубок, что слезы наворачиваются на глаза даже у Джо, – приведен в исполнение. По крайней мере, остальные его части. Дело самого Джо еще не начато и уж тем более не завершено. Часы тикают, Джо слышит их тиканье у себя в голове и представляет, как работают крошечными крылышками пчелы Фрэнки, возвращаясь домой. Когда цикл будет завершен, он, Джо, должен быть готов, иначе план не сработает, каким бы хорошим он ни был. С другой стороны, если план не вполне хорош, Джо и вовсе не сможет сыграть в нем свою роль. И все же, глядя вверх, он сознает, что ни капли не волнуется. В ближайшие двадцать четыре часа ему предстоит нападать, сражаться, выживать или умирать. Все это – правильно и достойно. Достойнее не придумать.

В следующий миг он слышит шаги по битумному покрытию крыши и чувствует тепло: рядом ложится Полли Крейдл. Очень скоро они должны будут встать, отправиться в путь и заняться гангстерскими делами. Но эти чудом улученные мгновения принадлежат им и только им.

XVIII

«Лавлейс»;хаос;развязка.

Восемнадцать часов спустя, в пещере под холмом рокочет, просыпаясь, «Ада Лавлейс». Горят дуговые лампы, на стенах пляшут тени. Плечи Джо Спорка покрыты сажей и маслом, волосы всклокочены. Время от времени он окунает голову в чан с водой, чтобы охладиться. Вокруг слишком жарко, слишком дымно, слишком душно, слишком чугунно.

Идеально.

Рескианцы – те, которых возглавлял Тед Шольт – оставили четкие инструкции, как нужно будить «Лавлейс». Джо в точности выполняет все указания, инструкция лежит перед ним на бочке. Он открыл отсек с двигателем, почистил и смазал механизмы и вернул их на место.

Он работает, а в перерывах на охлаждение или затвердение склоняется над списком Фрэнки – списком того, что нужно сделать для отключения машины, – вновь и вновь зачитывая пункты. Его руки, пахнущие моторным маслом, пляшут, что-то рисуя в воздухе. Закрыв глаза, он представляет себе Постигатель, осматривает хитроумные замки и защелки, мысленно прослеживает путь по проводам и катушкам от кожуха улья к самому его сердцу. Увиденное он запоминает наизусть и просит Полли Крейдл поспрашивать его. За правильные ответы он получает поцелуй. За ошибки – хмурый взгляд.

На куске рельса Джо кует раскаленный докрасна металл, плющит его и сгибает, создавая новый переводной рычаг управления поездом взамен неисправного. Сегодня у этого поезда не должно быть слабых мест.

Метод обработки металла называется Мокумэ-ганэ. Джо вдруг разражается смехом – громкий и зычный, он эхом отдается в замкнутом пространстве пещеры. Ну, конечно! Если соединить золото и железо, а затем получившееся изделие погрузить в азотную кислоту, железо растворится. По-настоящему искусный умелец – гений – сумеет превратить металл в тончайшие листы, сложить его, как оригами, и получившаяся после растворения железа золотая сетка будет тонкой и гибкой, как ткань. Тканое золото.

Джо берет стержень из плакированной стали и немного остужает его, затем – следуя инструкции, – вставляет на место и вновь охлаждает. Раздается короткий пронзительный звяк: деталь занимает нужное положение в механизме. Джо медлит.

– Давай, пробуй.

«Лавлейс» опять рычит и на сей раз тихонько взвывает, а локомотив – пока что отцепленный от своего огромного груза, – чуть подается вперед на рельсах.

За трудами Джо провел ночь и большую часть дня – и ничуть не устал. Такое ощущение, будто все это время где-то глубоко внутри у него хранился многолетний запас сна и уверенности в собственных силах – как раз на такой пожарный случай.

«Лавлейс» готова.

Полли Крейдл обнимает Джо за шею и увлекает в кабину машиниста. Они занимаются любовью на полу; кожа у обоих скользкая от машинного масла.

– Aglæc-wif, – шепчет Джо после, и она не знает, кого он имеет в виду: ее или поезд.

Вместе они ждут. Ночь хаоса вот-вот начнется.

И копам, и уголовникам одинаково хорошо известно, что обществом можно управлять лишь с его согласия. Когда бремя закона становится непосильным, или когда голод и нищета нарушают привычный ход жизни, никакое количество полицейских не сможет удержать недовольный народ. Таким образом, если человек задумал совершить преступление, на которое моментально среагируют все полицейские в радиусе двадцати миль, первым делом он должен устроить извержение вулкана или народную революцию, дабы доблестные стражи порядка переключили свое внимание на что-то посерьезнее.

С другой стороны, если бы преступники сумели каким-то образом организоваться, чтобы совершить сто или, в идеале, тысячу преступлений за одну ночь, большинство из них остались бы безнаказанными. В таких обстоятельствах, если некоему институту власти, не являющемуся жизненно важным для существования государства, – то есть, не Даунинг-стрит, не Палате общин и не Королеве, – придется бороться за внимание полицейских, те могут даже прискорбно обделить сей институт вниманием, особенно если его главные