Ангелотворец - Ник Харкуэй

Джо Спорк затевает дело.

Все эти люди не привыкли, чтобы ими распоряжались, кроме того, они не любят полуночных сюрпризов. Жары тоже не любят. Еще меньше им нравится бывать в обществе друг друга, особенно здесь, в главном зале клуба «Паблум» (где их собрали к sotto voce недовольству До-Дона). Но, в конце концов, какова вероятность накрыть сборище отпетых преступников в одном из самых элитных клубов Сент-Джеймса?

Наступает и проходит назначенный час; крупнейшие авторитеты начинают волноваться. Спору нет, здорово встретить старых знакомых, повидать тех, с кем в давние времена едва не закрутил интрижку (и тех, с кем, возможно, еще успеешь – чем черт не шутит!), всегда приятно узнать, пусть и в самой завуалированной форме, кто что затевает, и завести новые знакомства, имеющие какой-никакой шанс перерасти во взаимовыгодное сотрудничество. Однако никто не отменял факта (ропщут господа в черных костюмах, дамы в платьях-футлярах и благообразные старушки), что время – деньги. А Большой Дугги, Каро и Тони Ву, прячущиеся в темных углах, чувствуют себя чересчур добропорядочными гражданами, и мечтают поскорей отсюда смыться.

И вот в восточных дверях клуба возникает некто. Он входит тихо, будто его и не ждали. Он улыбается, жмет всем руки и позволяет сплетням разлететься по залу, придавая ему весу. Он широко распахивает объятья и заключает в них почтенного старичка, владельца банка, уделяющего особое внимание вопросам конфиденциальности.

– Лиам! – восклицает вновь прибывший. – Чтоб меня! Лиам Дойль собственной персоной! А мне говорили, ты умер!

– О нет! – восторженно восклицает старикан. – Я живее всех живых – назло врагам! Еще не вышел в тираж!

– Вижу, вижу! А вот танцуешь ли ты, Лиам? Помню, как вы с Каро отплясывали фокстрот у нас на Примроуз-хилл.

– Чтоб мне пусто было! – отвечает Лиам Дойль. – Отплясывал, да как! В те дни я столько танцев знал, а теперь уж вряд ли когда-нибудь спляшу… Да, были времена… – шамкает он.

Прослезиться ему не дает давний приятель: «Брось! – горячо заверяет он Лиама, – ты еще повоюешь!», и Лиам кивает: «А то, конечно, повоюю».

Рядом уже раздается:

– Здорово, Саймон, ты ли это?! Никак, с супругой? Что за красавица, просто королева, – я не про нашу королеву, дай ей бог здоровья, а про Титанию! Позволено ли поцеловать эту красотку? – И он смачно целует в щеку скромную неказистую женщину, сияя так, будто выиграл главный приз. – Эй, Большой Дугги! Я тебя приметил! А ну вылезай! Помнишь Дугги, Саймон?

Саймон помнит, – еще бы не помнить! – как они с Дугги в свое время даже намяли друг другу бока, и ей богу, таких грозных хмырей, как Дугги, еще не видала земля. Клянусь, Дугги, мне твой летящий кулак до сих пор снится!

– Что ж, – отвечает Дугги, – сам я давно не дерусь, завязал. Молодежь учу. Бывает, конечно, что и покажу класс молодым – так, для смеха. Думаю, они меня жалеют, нарочно поддаются. – Он расплывается в улыбке, демонстрируя выбитые зубы, и все вокруг ловят себя на мысли: Ага, как же. Тебя пожалеешь – живым с ринга не выйдешь. – А ты как, Саймон?

– Ну, я тоже завязал, – с легкой грустью в голосе отзывается Саймон. – За боксом, правда, слежу. Вернее, раньше следил…

И вновь печальный ропот: Да, были же времена! Чего мы только ни творили! Сколько законов нарушали играючи, потехи ради! А теперь скрываемся в потемках, заколачиваем деньги, но кто мы в душе, если не жулики?

Разбогатевшие, правда. И оттого счастливые.

Счастливые, точно.

Так продолжается еще долго. Джо знает подход к людям, каждого помнит в лицо. В нем горит огонь, глубокая отчаянная тоска по давно забытым временам, и рука у него крепкая – внушает доверие. Он идет по залу, а сзади расползается шепоток: это Джо Спорк. Джо затеял дело и хочет позвать нас на помощь.

Дельце, должно быть, стоящее.

Он ведь позовет?

А то!

Наконец, когда чувства и ностальгия вот-вот перельются через край, Джо становится в ботинках на чрезвычайно дорогой кожаный итальянский диван и возглашает:

– Вы, верно, гадаете, зачем я сегодня всех вас собрал?

Гадают, еще бы.

– Я немного ввел вас в заблуждение. Вроде бы я сказал Йорге, что затеваю крупное дело. Но это не так. – На его лице вспыхивает озорная, развеселая улыбка: словно поверх дюжего, чуть постаревшего Джо наложили изображение самого Мэтью в горчичной водолазке и коричневой кожанке. – Я затеваю не крупное дело, а сразу десять крупных дел. Или сто. Столько, сколько понадобится, чтобы донести мысль. Я хочу сорвать самый большой куш. Ограбить все банки Лондона и половину Хаттон-Гардена, Фонд оплаты труда, Монетный двор и все, что подвернется по дороге.

– Сейчас, повидав вас, я убедился, что вы больше такими делами не занимаетесь. По крайней мере, вы так думаете. А еще я уверен, что, читая новость об очередном ограблении на Бонд-стрит, где ребята подняли по сотке на брата, а через пару дней их замели, или про кражу бриллиантов в Хитроу, или про неудавшийся налет на Купол тысячелетия, вы качаете головой и думаете: я мог провернуть это вдвое быстрее и унести вдвое больше, а когда легавые пришли бы, я уже попивал бы пивко в баре «Дюк» и в ус не дул. Мало затеять грандиозное дело, надо еще отход продумать. Мало быть дерзким, нужно обладать особым шиком. И вы им обладаете.

«Старички» улыбаются друг другу. Конечно, куда без шика. Дерзость тоже важна, безусловно, но не менее важно все тщательно спланировать и рассчитать время, а самое главное – не попасться потом легавым. Воровать легко. Воровать чисто – сложно, однако именно это умение делает мальчишку мужчиной, не так ли?

– Я хорошо помню, как это делается. Я помню: когда неизвестные увели машину с партией ювелирки для «Болдбрука», все силы полиции были брошены в клуб «Креспинд», потому что некий аноним им донес, что это бордель. Борделем он и был, да не простым. Нагрянувшая полиция обнаружила там кучу высокопоставленных чиновников в трусах. Поэтому, когда тот же паренек позвонил и сообщил полиции об ограблении «Болдбрука», его послали лесом. И самого Болдбрука, позвонившего чуть позже, послали по тому же адресу. И ни одна душа не проболталась – ни медвежатник, ни стремщик, все молчали как рыбы, потому что так надо. Они знали свое дело. (Не буду называть их имена, хотя мог бы. Мы все помним, кто это был. И никто их не сдал, верно?)

Но вот я смотрю на вас и вижу еще кое-что. Я вижу зарытые в землю таланты. Вижу людей с поразительными, уникальными навыками. Вижу одноходовщиков и многоходовщиков, вижу налетчиков, фальшивомонетчиков, шулеров, контрабандистов, верхолазов, кошатников, первоклассных водил. И что же вы натворили? Выхолостили наше криминальное ремесло. Сделали его