Королева пламени - Энтони Райан

— Вас называют предателем, а теперь вы еще посмели явиться в компании воларки. Милорд, хочу заметить, что я воистину начинаю сомневаться в вашей знаменитой мудрости.

Называют предателем… хм. Все-таки обидно, хотя и лживо. Вот она, награда за годы верной службы.

— Можно ли мне узнать, кто посмел так оболгать меня?

Лицо Хеврена перекосилось от ярости, он подошел вплотную ко мне.

— Сама императрица Эмерен назвала вас предателем. И потому я советую вам с крайним тщанием следить за словами.

Были времена, когда я бы отступил перед таким натиском. Я всегда тушевался перед напористыми грубиянами. Но постоянные контакты с подобными типами рассеяли мою давнюю робость. Они ведь были просто людьми, способными убивать. Но я тоже смог убить.

— Нельзя ли узнать подробности? — спокойно глядя ему в глаза, осведомился я.

Отсутствие во мне страха обескуражило Хеврена, он отступил и, похоже, умерил гнев.

— Все в свое время, как то предписано законом, — буркнул Хеврен и мрачно уставился на меня.

Мы никогда не питали особой приязни друг к другу, но относились отчасти уважительно, если не сказать с опаской.

— Вернье, вам всего лишь следовало посмотреть, как он умрет. Неужели это оказалось настолько непосильной задачей?

Говорят, что у королей-торговцев с дальнего востока настолько огромные дворцы, что они напоминают скорее города, занимают много акров земли и там обитают бесчисленные орды слуг. Но величие измеряется не только размерами, но и богатством, а я не могу и представить строения, способного сравниться с альпиранским императорским дворцом в неистовой архитектурной роскоши. Он стоит на крутом холме над широкой гладью реки Тамерин и построен в те времена, когда скромность и сдержанность не были главными доблестями альпиранцев. Дворец напоминает шестиконечную звезду, лучи расходятся от круглого центра, увенчанного куполом.

Само собой, купол сразу привлек внимание Форнеллы.

— Ваши императоры любят слепить своих людей? — прикрыв глаза ладонью, осведомилась она.

Над головой висело полуденное солнце, и купол неистово пылал под его лучами. По-моему, лучше всего наблюдать купол на закате, когда оранжевое сияние лижет серебряную гладь, будто пламя свечи, и тихо гаснет с приходом ночи. Иногда мы с Селиесеном выезжали за стены, чтобы полюбоваться картиной заката с ближайшего холма. Селиесен говорил, что напишет поэму и воздаст должное открывающейся нам красоте, но написал ли — мне неведомо.

Чтобы вывезти нас из порта, Хеврен привел целых два эскадрона кавалерии. Но их едва хватило для того, чтобы толпа ограничилась только яростным воем. Меня неприятнее всего поразили не крикливые угрозы, а лица. Мы ехали по узкому каналу, пробитому людьми Хеврена в толпе, и я видел лютую ненависть в лицах мужчин, женщин и даже детей. В поклеп поверили все, и теперь, что бы ни случилось, родной дом был потерян для меня. И дело не только в том, что эти люди никогда не примут меня, гораздо важнее, что я не смогу простить им легковерие и жестокость. Когда мы выбрались из толпы и поскакали в город, в моей памяти всплыла сказанная Аль-Сорной фраза. Он тогда цитировал короля Януса, описывал королевские махинации перед вторжением в Альпиран.

«Дай им подходящую ложь, и они обязательно поверят в нее».

Когда мы приблизились к дворцу, Хеврен свернул с дороги к главным воротам, направился к северной стене и куда менее пышному входу — Солдатским воротам. Они служили для стражи, слуг и временами для имперских узников. Я редко бывал в той части дворца и теперь неприятно поразился отсутствию порядка и ухоженности, свойственных жизни почтенных придворных. Повсюду суета, люди копошатся в мастерских, аромат пищи мешается с навозной вонью. Перед моим путешествием я бы брезгливо поморщился, попав сюда, но теперь я ощутил лишь мимолетное раздражение. За прошедший год мои чувства нередко подвергались испытаниям куда тяжелее.

Нас приветствовал мужчина, которого я помнил по суду над Аль-Сорной: мускулистый парень в простой черной одежде. Его толстые ладони сжимали кандалы. Не видя смысла протестовать, я спешился и покорно подставил запястья. Я ожидал угроз и проклятий, но мой тюремщик отнесся ко мне с глубоким почтением и поклонился, защелкнув кандалы.

— Милорд, я долго мечтал поговорить с вами, — смущенно сказал он и приподнял цепи. — Но не при таких обстоятельствах…

— Раулен, хватит, — оборвал его Хеврен.

— Почтенный командор, разве вы хотите отвести его прямо к императрице? — удивился тот.

— Защита императрицы — моя забота, не ваша. После аудиенции я должным образом сопровожу лорда Вернье в камеру.

Благодаря простой планировке ориентироваться во дворце очень легко. Все коридоры ведут в центр, где собирается императорский двор. Однако коридоры чрезвычайно длинны и оставляют достаточно времени для размышлений и неловких попыток разговорить собеседника.

— Можно ли поинтересоваться обстоятельствами кончины императора Алюрана? — осторожно спросил я.

— Ему было восемьдесят. Он дряхлел с каждым днем, — сухо ответил Хеврен. — Милорд, здесь нет места тайнам и подозрениям.

— А его последняя воля?

По традиции, когда император ощущал закат своих лет, он составлял завещание, восхваляя и одаряя тех, кто помогал его правлению, и оставляя наказы преемнику.

— Дары вам были обширны: земли на северном побережье, ежегодная пенсия, несколько редких томов из императорской библиотеки. Но вот позволят ли вам получить их, большой вопрос…

— Меня не интересует завещанное мне, лишь то, что император наказал преемнице.

Хеврен некоторое время шагал молча, и чем ближе мы подходили к дверям в тронный зал — двадцатифутовым исполинам из красного дерева, — тем мрачней делался Хеврен.

— Ей он оставил всего три слова, — наконец выговорил он. — «Забудь всякую роскошь».

— Хеврен. — Я остановился, принудив тем самым остановиться и его.

Окружающие нас стражники схватились за мечи. Не обращая на них внимания, я шагнул ближе к командору и тихо, но решительно заговорил:

— Она должна меня выслушать вне зависимости от того, осудят меня или нет. Она должна узнать то, что хотим рассказать я и эта женщина.

— Я солдат, а не советник, — произнес он.

Двери открылись. Хеврен не стал толкать либо хулить меня, но почтительно указал на вход. Я глянул на Форнеллу. Та с трепетом смотрела на тронный зал.

— Она желает моей головы, — поведал я Форнелле. — А когда моя голова покатится, пожалуйста, добейся, чтобы императрица выслушала тебя.

Толстые мраморные колонны поддерживали купол над круглым тронным залом. На круглом же возвышении посреди зала стоял трон. Других сидений в зале не было. Возвышение представляло собой шесть концентрических дисков, образующих ступени, на которых выстроились императорские сановники. Статус каждого определялся высотой ступени. Старшие военные чины занимали нижнюю ступень, на вторую и третью вставали юристы и ученые. Я был единственным в империи историком, удостоенным четвертой ступени. На пятой обычно стоял Светоч и те, кем более всего дорожил император. Шестая ступень всегда оставалась пустой как напоминание о том, что император все-таки несет бремя власти в одиночестве.