Парень с большим именем - Алексей Венедиктович Кожевников

дернул один из многих замков, большой круглый, в точности пудовая гиря. — Открывай, брат Платон!

Не открыть было невозможно: толпа в несколько сот человек требовала:

— Открывай!

Платон снял замок, распахнул дверь, и стала хорошо видна на полу кладовой большая груда ярких, вымытых, высушенных «святых» камешков.

Народ сперва ахнул от удивления, потом заговорил:

— Как в банке хранят, за железной дверью, под пудовым замком.

— Будто золото.

— Они и есть золото. За каждый осколочек, за каждую крупинку брали денежки.

Народ теснился у кладовой. Монах Паис не стал ждать, когда все наглядятся, наговорятся — свое дело он сделал, — и ушел из монастыря с заводскими рабочими.

* * *

Расстрига Паис поселился у Губановых. На всех антирелигиозных митингах в округе он рассказывал про монашеские проделки. В монастыре стало тише. Большой колокол не колебал горы и леса на двадцать километров вокруг. Сильно убавилось богомольцев. Звонил один маленький колоколец, которым сзывали на молитву только свою братию.

— Чего он блямкает каждое утро и вечер? — спросил Федот Паиса.

— На моленье зовет.

— О чем же молятся они?

— Да все об одолении врагов.

— Кого, каких?

— Вас, большевиков, и прочих безбожников.

— Откуда знаешь?

— Как не знать. Сорок лет выжил с ними. Дружков, доброжелателей имею там. Видаемся потихоньку. Есть охотники к вам прислониться.

— Сведи меня с ними! — попросил Федот.

— Попробую.

Встреча с монахами была ночью, за монастырской стеной, в лесу. Разговор начал Губанов:

— Что, отцы, скажете?

— Братия денно и нощно ждет белых, — начал один.

— Каждодневно служит молебствия об избавлении от вас, — добавил второй. Их было двое.

— Нас?..

— Да, да, красных. Устраивают тайные свидания с мирянами. Подбивают простолюдинов встать на защиту православной веры.

— Готовятся к приему белых, шьют новые облачения.

— О-го, далеко зашло. Может, и оружие есть у них?

— Этого нет.

— Может, воинов собирают?

— Не видно.

— Может, заговор?

— Не то чтобы заговор, а большое сочувствие врагам вашим.

— У всей братии?

— Что братия… овцы. Куда понудит их пастырь-игумен, туда и бегут.

— А вы, отцы, куда клонитесь?

— К Советам. Готовы на любую работу.

— Чем плохо здесь, в монастыре? За что возлюбили Советы?

— Отжили монастыри свое время, не надобны. Зачем нам быть притчей во языцех, черной вороной в гусином стаде. Мы еще не стары, в силах, способны на всякую работу. И в монастырях не все только молятся, есть и такие, кому окстить себя некогда: хлебопашцы, огородники, конюха, повара. Мы из таких, работные. Нам в мирянах вольготней будет. Поспособствуй, замолви за нас словечко в Совете!

Федот пообещал замолвить. Договорились о новой встрече и разошлись.

Время для Советской России было трудное, сплошным огненным кольцом окружили ее отряды иностранных интервентов и белогвардейцев. Они захватили большую часть Урала, угрожали и Железновскому заводу.

Молодой коммунист Федот Губанов хотел вступить добровольцем в Красную Армию и сражаться на фронте. Но партийная организация удержала его в заводе: сражайся здесь, у домны! Здесь тоже фронт. Без чугуна, железа и стали не бывать и тому фронту, где стреляют. Стрелков у нас больше, чем доменщиков.

Кроме выплавки чугуна, было у Губанова много и других забот: учеба на курсах повышения своей технической и общей грамотности, выпуск заводской стенной газеты и листовок. Но особенно заботил его монастырь. Случись — придут белые, монастырь распахнет им ворота, встретит звоном во все колокола и в новых ризах, даст квартиры, хлеб. Опять пойдут толпы богомольцев, начнется торговля «святыми» камешками. Так не бывать же этому! Не вернуться тому, что сметено!

После двух встреч с Губановым монахи, дружки Паиса, перестали показываться. Тогда Федот заподозрил Паиса с дружками в измене и решил самолично побывать в монастыре.

— Паис! — Он взял монаха за оба плеча и уставился в лицо ему, глаз в глаз. — Говори, с кем ты? За них, за нас?

— Как могу за них, когда всенародно сбросил свой монашеский сан. Всей душой, яко раб, предан вам!

— Проводи меня тайно в монастырь!

— Твой раб, твой верный пес. — Монах прижал руки к сердцу и низко поклонился. — Когда?

— Сегодня ночью. А изменишь — получишь расчет отсюда. — Федот похлопал себя по карману, в котором носил револьвер.

Ночь была светлая, полнолунная, многозвездная. Золотые монастырские купола и кресты, казалось, еще усиливали светлое сияние.

— Ночка-то ядовитая, вредная, — сокрушался Паис. — Выждать бы хмарную.

— Некогда ждать.

Вышли на дорогу, по которой Федотка возил Паису гальку, добрались до часовенки среди утесов и скал, где монах расставался с парнем и дальше сам как-то доставлял гальку в монастырь.

— Вот здесь был тайный ход. Погляжу, действует ли, — сказал Паис.

А Федот ему:

— Пойдем вместе! Сегодня мы везде будем вместе!

Зашли в часовню. Паис приподнял одну из половиц и спросил:

— Кто полезет вперед?

— Ты.

Спустились по деревянной лестнице в тесный подземный коридор и долго пробирались ощупью в полной темноте. На другом конце коридора поднялись по лестнице, приподняли деревянную потолочину и очутились в другой маленькой часовенке на краю монастырского двора, среди могильных холмиков и памятников.

Выползли из часовни, огляделись. В главном соборе мерцали свечи и лампады, оттуда слышалось ленивое, заунывное пение.

— Братия вся там, — шепнул Паис. — Пока господь бог милует нас.

На колокольне под самыми колоколами Федот заметил одинокого монаха, который, склонившись на перила, глядел вниз.

— Увидит?

— Не увидит: