Великий Тёс - Олег Слободчиков

— У тебя был хороший брат! — сказал тихо и окинул внимательным взглядом молодых родственников князца. — Он исполнил братский долг! Его душу Бог наградит и возвеличит!

Бояркан потупился, сник, устало кивнул, смежил глаза в две узкие щелки:

— Когда умрем, узнаем, кто жил правильно! В Среднем мире ничего не понять! — Обернувшись, что-то приказал женщинам. Одна из них принесла кувшин с молочной водкой. Другая расставила чарки перед стариками и гостями, разлила по ним молочную водку.

Бояркан выпил, крякнул. Молча выпили старики п шаман. Чарки гостей стояли перед ними, никто не принуждал их пить. Молодым и вовсе не наливали.

Князец прокашлялся и заговорил быстро, будто спешил избавиться от навязчивых мыслей:

— Духи перестали помогать бурятам. Через шаманов говорят нам всю правду. Вредят или не вредят, а помощи от них нет. Был у меня желтый боо. Много молился деревянным болванам. Говорил, что его боги делают счастливыми всех, кто отказывается от желаний. Я спрашивал: придут казаки или дайши Богды, заберут скот, детей, жен и меня сделают рабом? Все равно, говорит, будешь счастливым, если отречешься от всех желаний и не станешь заботиться ни о чем, кроме покоя.

Я его прогнал! — Бояркан повел головой. Женщина снова наполнила чарки. Он опять выпил. — Мой черный боо устроил камлание по моей просьбе. Он — хороший абаралша87. Через него я говорил с духами про бурят и казаков, про нас с тобой, — бросил на Ивана колючий взгляд. — То, что казаков стало много, как мышей в иной год, духи говорили, это справедливо. Было время, когда мои предки брали ясак и добычу с твоих предков и правили большой страной так мудро, что невинная девица ходила без охраны из одного конца земли в другой.

Духи сказали: казаки продолжают дело моих предков по их законам. День придет, ясак и аманатов брать перестанут, все заживут мирно и богато, без войн. И так будет семь поколений. — Бояркан опять впился взглядом в лицо Ивана. Не заметив насмешки или плутовства, добавил: — Может, и больше, дальше шаманы не видят. — Князец покряхтел, недовольный своим откровением, посопел приплюснутым носом, но продолжил: — Спрашивал я духов про мунгал. Говорят: они еще долго будут воевать между собой.

Спрашивал про нас с тобой! — усмехнулся, не спуская глаз с Похабова. — Дуумгэй88 убит казаками. Брат-уруул89 обидел: выбил из рук оружие, а голову не отрубил.

Сказали духи: отрубишь ему голову, еще семь поколений будут воевать, пока кто-то не проживет без убийства. От мяса — мясо бывает. У каждого человека есть свой предок. У каждого человека будут свои потомки, — закончил, печально уронив тяжелую голову.

Шаман-боо в шубе, обшитой звериными хвостами, с важностью поддакнул:

— Наши духи все знают! Они все могут рассказать. Помогать не хотят. Боятся перечить Эсэгэ Малаану, вершителю судеб, сыну Вечно Синего Неба.

— С вашим боо говорил, с тем, который живет на Иркуте и носит бороду до пупа, — похлопал себя по животу Бояркан. — От него знаю, что ваших богов можно уговорить помочь людям даже против воли вершителя судеб.

Сильный Бог! Умеет прощать! — вернулся к тому, с чего начал.

— Мне жаль Куржума! — напомнил Похабов. — У тебя был верный брат, — не крестясь, поднял чарку за помин души. — Если бы он не попал под пулю, царь бы его простил!

Бояркан раздраженно мотнул головой и резко гыркнул:

— Все было не так! Бородатый боо говорил мне о вашем Боге: как он породил дьявола.

Последнее слово было сказано по-русски, да так ясно, что Иван с Мар-тынкой вздрогнули и перекрестились.

— Я любил своего младшего брата, он любил и почитал меня, пока мы были молоды. Потом он стал завидовать. Говорил, если бы родился первым, то сделал бы бурят богатыми и знаменитыми.

Какими бы длинными ни были стремена, а до земли доставать не должны. Как ни хорош младший брат, а со старшим равняться не должен! Я доверил ему править племенем. Он стал воевать с бурятами, с мунгалами и с казаками. Теперь нас все не любят, а буряты не любят больше всех.

Много родственников погибло, а я не мог остановить его. Когда он сжег острог и перебил эхирит, я стал жить с ним в ссоре. Перед тем боем, когда его убили из ружья, он сказал мне: «Пусть погибнут все булагаты вместе с тобой, но я стану ханом всех бурят, а потом завоюю мунгал и казаков!»

И тогда я подумал: «Вернемся в степь — отрублю ему голову». Твоя пуля опередила мой меч. Не на мне кровь брата — на тебе!

Бояркан зарычал. Повел вокруг мутными глазами. Молодые родственники стали выходить из юрты.

— Дам ясак за два года! — неприязненно скривил губы. — Сделаешь острог на моем берегу Мурэн — буду давать каждый год. Царь будет доволен. А подарков не дам ни тебе, ни ему, пока не установите мир и порядок.

Иван хмыкнул, тряхнул захмелевшей головой. Опять Бояркан давал сколько вздумается и вел себя независимо, не как добропорядочный подданный русского царя. Сын боярский вскинул сузившиеся глаза, сухо рассмеялся, снял шебалташ и бросил его на тучные колени Бояркана.

Мгновение и он, и князец молча смотрели на потертое золото. Тот и другой сравнивали друг друга с чеканным изображением на пряжке и находили, что теперь они мало похожи на них. Личины, абгалдай, уже не завораживали. Люди старели и умнели, золото оставалось прежним.

— Поноси-ка теперь ты, ахай! — скривил губы Похабов. Глаза его прояснились, будто он смахнул с них шаманское чарование. В юрте было тихо. Все прислушивались к словам говоривших, ничего не понимая. Один только захмелевший шаман посмеивался и бросал плутоватые взгляды то на одного, то на другого.

Бояркан разглядывал шебалташ, как ненароком заползшую змею. Потом поднял на Ивана широко раскрытые глаза, нашарил за спиной соболью шкуру, вместе с ней перекинул шебалташ на колени сына боярского.

— Тебе дали духи, ты и носи! — прошипел резко и неприязненно.

Братский острог встретил приказчика приветливо и сдержанно. Здесь отгуляли Маслену и постились Великим постом. К прибывшим вышел десятский Фома с саблей на боку. Савина весело топталась возле приказной половины, нетерпеливо поджидала Ивана и не решалась, как молодая жена, выбежать навстречу.

Десятский, пристально взглянув в глаза сыну боярскому, внутренне содрогнулся и скривился в натужной улыбке. Сдерживая ярость, Иван мирно спросил о делах острога, и, как ни старался скрыть истинные чувства, Кириллов бледнел, краснел, глаза его беспокойно бегали.

Веселка с Ивашкой, бывшие верные и расторопные казаки, приветливо махали с нагородней. Наконец и Савина ткнулась лицом в его кафтан, пропахший дымом костров, тихонько завыла.